Мужик вздохнул и засмотрелся на шкаф с оружием. И чего нового он там увидел?
– Что, никак? Совсем никак за пять сезонов?!
Еще один вздох.
Честно говоря, такому воздержанию можно только посочувствовать.
– Ну, мужик, ты и влип. А жена чего говорит?
– Плачет. И первая плачет. И вторая. Просят третью взять, если я ими не доволен.
– Да хоть десятую бери! Но пока в тебе осколок, на баб только смотреть можно. Да и то, не сильно напрягаясь.
Еще раз приложил ладонь к его животу. Закрыл глаза,
– Кстати, у тебя дети есть?
Оказалось, трое. И ни одного пацана из всего выводка.
Ну, обрисовал черному его счастливое будущее. Радости на его морде не заметил. В таком же мрачном состоянии он закрепил на себе штаны. В таком же расплатился со мной. Но доброго Пути пожелать не забыл.
Упрашивать и уговаривать я не стал. Не моя это работа. Хочет жить ради бога! Нет это его выбор.
Уже возле двери я остановился.
– Знаешь, мужик, то чем не пользуются, отмирает.
– Как?!
– А вот так. Было и нету. Это я тебе, как врач, говорю.
– Подожди, Многодобрый. Не уходи.
И хозяин лавки стал ощупывать то, чем наградила его природа. В данном, конкретном случае, природа не поскупилась.
– Скажи, Многодобрый, сколько стоит твое лечение?
Оказалось, бог, в которого верит черный, не берет на службу баб и скопцов.
Операцию решили делать в этот же вечер. Очень уж торопился мужик. Боялся, наверно, что его сокровище возьмет и отвалится. Ведь столько времени он им не пользовался. Да и у меня на завтра другие планы. И в другом месте.
Пока я готовил инструменты и анестезию, Алми сказочку про ильтов говорил. (Назвал таки он свое имя. Вернее, прозвище. Ну, имя мне его нужно, как спящему снотворное). Болтал Алми, не замолкая. На нервной почве, наверно. Хорошо хоть в обморок не грохнулся, когда я свои инструменты достал. Только посерел немного. Ильту, конечно, огромное спасибо и благодарность перед строем. Но сегодня я проверенными инструментами решил работать. Привычными.
Ильты считаются не только лучшими бойцами, но и лучшими хирургами этого мира. Редко один ильт два таланта имеет. И лекаря, и бойца. Но иногда чудеса случаются. И тогда этот военно-полевой хирург, говорят, может все. Кроме колдовской стрелы, понятно.
– А господин и колдовскую стрелу может вынуть, – радостно скалится Малек.
И мужик резко замолкает. Минуту молчит. А то и две.
– Многодобрый, а заклинание на здоровье ты знаешь?
И черные пальцы опять стали оглаживать штаны. Пониже раны.
– Для тебя, уважаемый Алми, я и заклинание прочту. Потом. Любой каприз за твои монеты.
Пальцы вернулись к широкому, звякнувшему поясу. Радость на черной физиономии сменилась задумчивостью.
– А сколько это будет стоить?
– Меньше, чем есть у тебя.
Типа, расплатишься при любом раскладе.
Мужик согласно кивнул.
– А заклинание на сына?…
– Таблеток от жадности тебе не надо? Или твоим женам. Для беременности. Ты только скажи. Я всегда рад помочь. Лично. И за отдельную плату.
– Не надо, Многодобрый. Лично, не надо. Алми, кажется, понял. Сына я сам. Потом.
– Правильно. Сам оно лучше. И главное, потом. Когда рана заживет.
– А он не отпадет?
И черный опять занялся ревизией своего хозяйства.
– Не отпадет.
Подготовка к операции заняла больше времени, чем сама операция. Но делал я ее, понятно, не в лавке. Нашлась наверху каморка на две бойницы. Чистая и почти пустая. Там же я и заклинание прочитал. Надеялся, Алми про него забудет. Как же! Похоже, мужик только о нем и думал. Анестезия-то местная, а болтать во время операции я запретил, вот черный и нафантазировал себе незнамо чего. Накрутил себя так, что абы какую туфту, ему уже не подсунешь. Учует. А не поверит заклинанию, и операции может не поверить. И помрет от банальных сомнений.
Говорят, все болезни от нервов. Вот я и не стал нервировать пациента. Вместо В лесу родилась елочка, заговор бабы Уляны зачитал. На русском, понятно, языке.
Не думал, что заполнил. Но, когда понадобилось, слова сами из памяти выскакивали. Как чертик из коробочки.
Сначала шептал, потом выл, потом опять шептал. Мужика, похоже, проняло. Таких круглых глаз я давно ни у кого не видел.
А когда я закончил, и глянул на Малька, у меня самого глаза округлились, и челюсть на грудь упала. Пацан забился в самый дальний угол, лег на пол и притворился плинтусом. Спасибо, хоть превращаться ни во что не стал.
– Малек, ты как?
– Его дух скоро вернется, нутер.
Таким почтительным шепотом Крант со мной никогда не разговаривал. И выглядел он почему-то полупрозрачным. Окно сквозь него я точно видел.
– Крант, а ты чего?
– Это очень сильное заклятие, нутер. Я такого никогда не слышал.
– Ну, еще бы…
Но говорить, что такого здесь никто не слышал, я не стал. И рассказывать о бабе Уляне…
Обычно, к такой бабке посылают, когда медицина бессильна. Или когда боятся этой медицины. А бабка пошепчет, на воду подует, и вот уже ребенок не кричит ночами, и бородавки исчезли, и муж от разлучницы вернулся. Про бабу Уляну и не такое говорили. Ну, как она умирающих исцеляла, я не знаю. А вот как кровь остановила, своими собственными увидел. Когда окно во время грозы разбилось, и одной пациентке ногу стеклом порезало. Глубоко. Пал Нилыч часто потом с бабой Уляной говорил. Не только как ее лечащий. Перед самой выпиской бабка в наш кабинет зашла. Спасибо сказать. И нескольким заговорам обучить. Меня. Не Пал Нилыча.
– Старый ты. Тебе уже не надо. А выученику твоему пригодится. Улетит соколик ясный далеко. Скоро улетит, не вернется.
Нилыч согласился. Еще и добавил:
– Вы запоминайте, Алексей, запоминайте.
