Берег только похож на песчаный. Но ни одна песчинка не шевельнулась под моей ногой. И следов за мной нет. Будто по льду я шел. Или по стеклу.
Река тоже стала льдом. А в лед вмерзли обитатели реки.
И не только реки.
Это зубастое и хвостатое одеяло здорово похоже на морского ската. Но если оно умело летать, я не удивлюсь. Всаднику на рогатом коне тоже нечего делать в реке. Как и странной твари – гибриду волка и дракона. Не знаю, как эту зверушку звали при жизни, но…
Ни фига себе! Это так, получается, выглядит Малек, когда обрастает шерстью?
Мама, роди меня обратно, я боюсь жить в этом мире!…
В мире, где колесный пароход соседствует с птеридактелем. И ящерка больше корабля.
Не-е. Или у меня не то с глазомером, или я не туда попал.
Ну, не должен винт самолета торчать из шеи динозавра. Торчит. И самолет в наличии имеется. Только без крыла. Выступать оно должно изо льда. Не выступает.
Блин, да куда же я попал?! Это не долина, а музей ледяных фигур какой-то!
– На реку. Смотрю. Ну, да. В нормальной реке – вода, а здесь время, значится…
Странно звучал мой голос. Будто каждое слово замирало возле моего рта, покрывалось льдом, и добавлялось в реку еще одним экспонатом.
Единорог и что-то спрутообразное.
Богомол, метра два ростом, и рыцарь. Без коня и головы. Но с мечом. Что застрял в теле насекомого-переростка.
– Река времени, значится? Так время… оно того… не должно, вроде, останавливаться.
– Будет? Или было?
– Когда?
– До этого же до хрена времени еще! Почему сейчас все застыло?
– Так чего я тогда делаю здесь?
– Блин, кто ты?
А в ответ тишина.
– Как отсюда выбраться, скажи!…
И уже не слова мои, буквы замерзают. И осыпают меня серыми колючими снежинками.
Я отвернулся от реки застывшего времени.
Жизни не хватит понять…
Ну, ладно. А выйти отсюда, жизни хватит?
Пошел обратно. По своим следам, которых не осталось.
Правая ладонь вдруг зачесалась. Как подживающая рана.
Заныл и воспалился след от ожога.
Будто я схватился за раскаленное железо и себе, а не коню, поставил тавро.
Четырехпалый лист. Знак служителя Тиамы.
Я тер пальцами ладонь, тер, словно это могло унять боль.
Потом глянул на руку и рявкнул:
– Ну, какого рожна тебе надо?!
Браслет больно стиснул запястье, а я вцепился в браслет. Ломая ногти, пытался сорвать его.
Ладонь побелела. И ожог показался модерновым окном на белой стене. Окном на закат.
Я зачем-то вгляделся в него. И окно стало больше, ближе. Еще больше. И вот я уже выпадаю из окна. А до земли…
…сто этажей, а я без парашюта.
Глаза сами собой закрылись.
Пальцами я их открывать не стал.
Когда им надоело красно-черное мельтешенье, они сами открылись.
Я лежал и смотрел на закат. Красный. Как к морозу.
Надо мной стояли Крант и Малек.
– Привет, мужики. Рад видеть вас.
Я в натуре рад их видеть. Не думал, что еще раз придется…
– Тебя долго не было, господин.
Малек присел, и почему-то шепчет.
– Долго – это сколько?
Молчит. Только глазами хлопает. И Крант молчит.
– Сезон, два, сколько?
Оказалось, всего лишь полдня. Сходил, называется, за камушек. На минутку.
– А остальные где?
– Они ушли, нутер.
– Что, пообедали и ушли?
Словно мне не все равно.
– Нет, нутер.
– Чего «нет»?
– Устраивать трапезу не стали. Так ушли.
– Почему?
Ну, у меня точно не то с головой. По нормальному, так за караваном бежать надо, а я лежу, вопросы спрашиваю.
– Великий и Мудрейший приказал.
– Да? И какая вожжа ему под мантию попала?
Малек уставился на меня с открытым ртом. Вроде как, не понял. А Крант вообще в разговоре не участвует. Он делом занят. Молчит и оберегает. Кто на что учился, как говорят.
Ну, объяснил я Мальку, и сам вразумительное объяснение получил. Более или менее.
Нашего Астар… – как там его? – здорово тошнить начало. Это, когда он к тому месту подошел, где я, якобы, пропал. И так тошнилось, так нашего наимудрейшего
– И все ушли?