Большая половина из нас проходит инферно, другие не могут побороть свои инстинкты. Здесь уже никто не поможет помочь, эти вещи нельзя изменить, с ними можно только смириться.

Мы возвращаемся на базу с грустью — время учебы прошло, три года, не самое плохое время наших жизней уже прошло. Мы проходим церемонию выпуска и нам присваивают звания пилотов-профессионалов. Мы можем водить все, что можно водить, а в принципе и то, что не может. Мы можем справляться с двигателями и реакторами, термоядерными процессами и силовыми полями. Мы, в какой-то мере, становимся машинами, и пластиковый разъем на шее — это и клеймо, и эмблема. Нас приучили любить свою работу, мы не способны ни на что другое, кроме как летать к звездам.

Ночь после выпуска мы гуляем и пьем до утра. Наша победа далась нам нелегко и поэтому мы не чувствуем дикого восторга, а лишь удовлетворение. Три четверти нашего выпуска забирают Чистильщики, это нормальная практика. Вообще, пилотам А-космоса найти работу не составляет труда. Стоит только предложить — и работа будет. Мы везде на расхват — во флот Конфедерации, в Пограничную Гвардию, в Гильдию — на транспорт, почтовые и курьерские перевозки. Меня распределяют на грузовой корабль «Троица» — грузовик первого класса, способный перевозить десятки тысяч тонн груза, курсирующий между разработками ценных металлов и перерабатывающими заводами, между Периферией и Внутренним кругом...

Мне платят двадцать пять процентов от моей реальной зарплаты. Этого хватает на еду, одежду и мелкие расходы. Я коплю деньги, мне нужно немного. По-прежнему пишу письма на Ланкасет.

На грузовике два пилота, первый и второй. Второй — это я, но я стою вахты, как и первый пилот — четыре через четыре в инферно и восемь через восемь в обычном режиме. Первый пилот — заносчивый и неуравновешенный тип. На берегу он здорово пьет, но на корабле пока воздерживается. Капитан — Малькольм Финнеган, невысокий крепкий ирландец с красным лицом и карими суровыми глазами. Он редко улыбается, но чувство юмора у него в порядке. Чем-то он напоминает мне дона Чезаре, чем-то — дока. Он — настоящий капитан, он никогда не кричит, но его приказы исполняются с быстротой молнии. В его глазах есть что-то такое, что заставляет людей повиноваться. Корабль он содержит в полном порядке, «Троица» — один из лучших кораблей Чистильщиков. Я замечаю, что он присматривается ко мне, иногда я замечаю, как он рассматривает меня во время моих вахт. Он знает, что я — должник Чистильщиков, в судовой роли напротив моей фамилии стоит строка: 'удержание 75% заработной платы в пользу компании «Чистота». Он знает, что я хороший пилот — мои вахты проходят без происшествий, свои обязанности я выполняю так, как надо.

После моей второй вахты он спросил меня:

— Ты откуда будешь, парень?

— Не знаю.

На его физиономии отражается недовольство:

— Что за ерунда?

Я рассказываю ему свою историю, особенно не вдаваясь в детали и драматические моменты. Он молча кивает головой, морщины на его лице напоминают складки панциря черепахи.

После этого он относится ко мне также, как и раньше, но в его взгляде уже нет прежней суровости.

На следующий день он просит меня рассказать о моем доме. Я, как могу, пытаюсь рассказать ему про Остров и Город и про то, как мы жили. Он хмурится, когда я рассказываю о Разрушениях и о Королях, иногда его кулаки сжимаются, как будто он хочет раздробить чью-то челюсть. На его лице появляется нечто, похожее на улыбку, когда я рассказываю ему о своей семье. Он почти не задает мне вопросов, но он внимательно слушает и я разговариваю с ним совершенно свободно, как и с доктором Бауэром.

Он спрашивает меня:

— Ну, и что ты думаешь делать?

— Ближайшие десять лет — отрабатывать, — отвечаю.

Он молча кивает головой:

— Хорошо, что не загадываешь далеко наперед...

Первый рейс проходит нормально, второй и третий тоже. Мы описываем огромную дугу по Периферии, выходя на орбиты негостеприимных из-за своей атмосферы планет, набивая трюмы «Троицы» никелем, вольфрамом и железной рудой. Во время остановок, когда грузовые ракеты мотаются между планетой и кораблем, мы отдыхаем на орбитальных станциях.

У меня уже три года не было женщины. Во время учебы на это не было времени, да и средств у меня всегда была нехватка. Теперь деньги есть. В первый день выхода я пью с нашей командой в местном баре. Пьем мы хорошо: в полете никто пить не рискует — боятся капитана. Пропустив порядочное число стаканчиков, я снимаю комнату в мотеле, куда привожу проститутку. В баре их было несколько, женщины сами подсаживались к нашему столику, строили глазки, так что особенно сопротивляться я не стал. Я был порядочно выпивши, так что меня потянуло...

Проснулся я рано утром, рядом в постели спала женщина, молодая и довольно симпатичная. Я не помнил ее имени, но помнил, чем мы занимались ночью. Во рту — прокисший вкус выпитого накануне. Я сел на кровати и закрыл глаза.

Перед моими закрытыми глазами возникло лицо Ривы, моей маленькой любимой Ривы. Она не укоряла меня, нет, просто смотрела на меня печальными карими теплыми глазами. Смотрела так, как будто бы ей было жаль меня. Я увидел ее, как живую — она сидела на стуле спиной к окну в нашей комнате, сложив руки на коленях. На ней было простое ситцевое платье без рукавов. Она скрестила свои босые ноги и мне показалось, что пол там холодный. Она не отрываясь смотрела на меня, и я видел в ее глазах такую нечеловеческую тоску, что мне захотелось завыть.

Я открыл глаза и ударил рукой по кровати. Женщина, спавшая рядом со мной, проснулась и спросила:

— Что-то случилось?

— Нет, — ответил я, оставил деньги на кровати и оделся.

Выходя из комнаты, я сказал:

— Прощай...

После этого мне было очень тошно и противно, но сделать я ничего не мог. Я по-прежнему любил Риву, но я был и продолжаю оставаться всего-навсего животным с человеческим лицом, руками и ногами. Я — животное, которое хочет почувствовать другое человеческое тепло, прижаться на миг, забыть о собственном одиночестве. Я — животное, которого тянет к животным противоположного пола. Я — животное, которое на короткий миг счастья пытается забыть, как ему плохо. Я — животное, которое пытается удовлетворить себя, чтобы не чувствовать себя покинутым. Я — просто животное...

Всегда после того, как я попал в этот мир, когда я занимался сексом, всегда после того, как отрывался и взлетал и чувствовал удовлетворение, я всегда видел печальное лицо моей любимой Ривы. Я хотел бы не делать этого, но не мог...

Бывали и нормальные дни. Я просыпался после выпивки один, долго лежал в постели, глядя в потолок. Думал о доме или старался не думать, думал о своем будущем, хотя какое у меня могло быть будущее? Десять лет я должен работать на Чистильщиков, десять лет я буду делать только то, что мне велят. Десять лет...

Прошел год. Я — все еще на «Троице». В свободное время на базе хожу в бар, куда все пилоты заходят. Все пилоты с кораблей выражением лиц друг на друга похожи. Попробую описать. Выражение лиц такое, как будто бы человек к самому себе прислушивается. Выражение глаз — как будто видит человек что-то такое недоступное обычному человеческому глазу. Лица спокойные, умиротворенные, как будто знают истины главные, простые — что мир наш многолик, что границы у нашего мира есть определенные. Что за границами этими физическими лежит мир огня, мир, где время течет по-