был, что про нас совсем забыл?» И тут меня, помимо злости, веселье охватывает. Ну, что делать, хохочу я, смеюсь. Шутки такие курсантские, на шутки на транспорте обижаться нечего. Такие дела. Хорошо еще, что на корабле женщин нет, учебный это корабль.

В конце года как экзамен — полет к поясу астероидов и к Урану. Никаких подсказок, всю работу выполняем сами. Пятеро инструкторов только проверяют наши действия. Инструкторы — только на крайний случай, на случай непредусмотренной аварии. Значит, надо думать, что будет парочка аварий предусмотренных и запланированных. Нам придется с ними справиться.

Уходим с лунной орбиты, в первый раз покидаем изученное нами пространство, уходим от солнечного света, от проторенных трасс. Чтобы облегчить свою участь, двое постоянно и неназойливо следят за инструкторами, чтобы знать, где, когда и какую пакость они нам устроят. Снова тесты, некоторые — повторение старого и множество новых (издевательств). Нас постоянно меняют местами, мы несем вахты в машинном отделении, на мостике, в навигаторской кабине. Нас приучают к тому, что нет ничего постоянного. Кухонные автоматы отключены, так что кормим мы себя сами. Когда надоедают консервы, я дежурю по камбузу и вспоминаю уроки Марты и Ривы. После моей стряпни команда подносит мне торжественно украденный поварской комбинезон и белый колпак. На нем — кустарно изготовленная в мастерских бирка — 'Лучшему коку «Галилея».

Стряпня в невесомости — это тема для целой книги, жаль, что писать про кухню я не мастер. Этому нас не учили, этому мы учимся сами.

Первая авария — из строя выходит первый навигационный компьютер. Это дело рук инструкторов, наша слежка за ними провалилась. Мы пользуемся запасным компьютером, но через два дня до нас доходит, что он выдает нам неверные данные. Три сумасшедших дня мы копаемся в электронных внутренностях кибермозга. Там, среди электронных схем, спрута проводов и кабелей, больших информационных кристаллов и процессоров даже дышать надо с умом, чтобы влага не оседала на платах и токопроводящих дорожках. Программа автоматической проверки не работает или работает, выводя потрясающие сообщения типа: «Все в порядке. Неисправностей нет». Мы проверяем все вручную и находим повреждение.

Оказалось, что мы отклонились от заданной траектории. Вводим поправки, рассчитываем новый курс, уточняем расход топлива. Четыре дня работы в аврале и инструкторы дают нам разрешение на праздничный обед. По такому торжественному случаю включается гравиторная установка и мы готовим пир. Я целый день стою возле плиты и к началу обеда уже смотреть не могу на еду — настолько я всего напробовался, что и есть уже не могу. Время подходит к десерту, вносим огромный торт со взбитыми сливками. В этот момент отключается гравиторная установка и мы повисаем в невесомости. Бешеными глазами мы смотрим на инструкторов, а они, как овечки невинные, чистосердечно не знают, в чем дело. Снова алярм: «Неполадки в реакторе». Дело — дрянь. Мы несемся к своим скафандрам и я успеваю заметить, как все инструкторы бережно несут наш торт на камбуз. Слышу краем уха обрывок разговора:

— Чаек заварили?

— Конечно.

— Липтоновский?

— Ага.

— Ох, отпад, — сыто вздыхают инструкторы.

Матерясь про себя, я занимаю свое место по аварийному расписанию.

После восьми часов проверок мы переводим реактор в щадящий режим. Усталые, перепсиховавшие, мы возвращаемся на камбуз, мечтая о торте с чаем. Возле плиты — пустое блюдо из-под торта, с крошками, на нем записка: «Помыть!»

Кто-то вздыхает:

— Ни фига себе, целый торт умяли.

— Сколько в нем было то?

— Килограмма три, — пожимаю я плечами.

— Ничего себе.

— Ага, ничего себе — все другим, — говорю я и принимаюсь мыть посуду.

Мы возвращаемся в свои кубрики и, проходя мимо капитанской кают- компании, видим всех наших инструкторов. Они мирно спят, пристегнувшись ремнями к своим мягким диванам. Прямо как дети после обильного десерта...

Полет к поясу астероидов прошел без помех. Мы дозаправились на автоматической станции и проложили курс до Урана. Скучать нам не давали — весь перелет мы отрабатывали учебные тревоги. «Разгерметизация корпуса, пробоина в корпусе, радиационная опасность, маневрирование в астероидном поле», в общем, обычная рутина.

На орбиту Урана мы вышли без проблем. Последняя задача — провести экстренную эвакуацию персонала орбитального комплекса связи «Гермес-8». Суматошное это дело — эвакуация: спешка, суматоха, карусель — одним словом. Мы уж думали, что авария какая-то случилась.

Первая группа спускается вниз в десантных катерах, мы все в скафандрах с откинутыми гермошлемами, проверяем спасательные индивидуальные пакеты и системы общей защиты. Посадка быстрая и чисто визуальная: посадочные дорожки по непонятным причинам не освещены, радиомаяк станции выключен, внешние сигнальные огни, которые должны гореть даже тогда, когда работает только аварийная вспомогательная установка, не горят — в общем, ситуация непонятная и нервная.

Снимаем с «Гермеса» пятнадцать человек, все тоже в скафандрах, только непонятно почему у всех в руках ранцы герметичные, в таких можно вещи любые переносить даже в вакууме. Мы каждого хватаем и по одному в шлюз заталкиваем — быстрей, быстрей! Во время эвакуации мы никак понять не могли, с чего бы это наши «эвакуируемые» хохочут, как ненормальные. Только когда все было закончено, мы узнали, что снимали мы бригаду техников и ремонтников, которые переводили комплекс на полностью автоматический режим работы. Так что население «Галилея» увеличилось и пришлось нам спать чуть ли не штабелями. Утром просыпаешься — чья-то нога резвая тебе в нос упирается. Если не считать, что нога немытая (воды всем не хватало), так, в принципе, все нормально. У русских поговорка есть такая: «В тесноте — да не в обиде».

Оказалось, что «эвакуация» была последней проверкой. Больше нас ничем не доставали и довели мы корабль наш до лунной базы без происшествий. В честь успешного прохождения экзаменов мы снова устроили пир и снова включили гравиторную установку. Когда мы снова вносили в кают-компанию торт, размерами гораздо больше предыдущего, старший инструктор вполголоса сказал:

— Ну, что, опять гравитацию отключить? — но осекся, увидев наши бешеные глаза.

Он поднял вверх обе руки, «сдаюсь, мол», и примирительно сказал:

— Ладно, ладно.

После объявления итогов оказалось, что отчислили еще пять человек. Мы повозмущались в своем тесном курсантском кругу, но на этом все и закончилось. Академия редко объясняла причины отчисления, обычно в приказе на отчисление просто говорилось — «отчислен в связи с неуспеваемостью».

Нам присвоили квалификацию пилотов второго класса и дали две недели отпуска. Этот отпуск я снова провел в академии и никуда не выезжал, спал, по большей части, спал и ел. Странные это были дни — кроме меня и вахтера в здании академии не было никого. Я много читал, в основном, официальные издания института Эйнштейна — научные публикации, статьи на популярные темы. В последнее время я регулярно просматривал институтский альманах, много интересного находил и, кстати, узнал, что Говоров продолжает работу над моей капсулой, но больше — ничего нового ...

Третий курс — гиперпространственные перелеты. Как я узнал, чтобы совершить гиперпереход, корабль должен достичь околосветовой скорости, а затем, включив силовое поле вокруг корабля, привести в действие силовую гиперпространственную установку. Силовое поле — это кокон, в котором укрывается корабль, соответствующим образом модулируя это поле, мы как бы протыкаем