то, что в песнях зовется любовью.

Скажу только одно — мы были сумасшедшими.

Мы выходили утром к завтраку с синяками под глазами. Мы не находили места до тех пор, пока мы не находили глазами друг друга. Мы были друг для друга аккумуляторами — мы подзаряжали друг друга. Больше того, мы, наверное, не смогли бы друг без друга жить.

Мы забыли обо всем, мы стали бледными, но в глазах Ривы я видел горящие звезды. Не знаю, что было в моих глазах — я их не видел. Утром мы сидели за столом в зале, стол был накрыт для завтрака. Аппетит у нас был зверский. Когда мы касались друг друга ногами под столом, нас пронизывал электрический ток.

Помню, нас провожал шепот все эти дни, один и тот же шепот — «Сумасшедшие»...

Когда мы сидели утром за столом и смотрели друг на друга так, как будто бы для нас не существовало никого и ничего, кроме нас самих, мы слышали этот шепот.

Когда мы не могли ни говорить, ни отвечать на вопросы до тех пор, пока не увидим друг друга — мы слышали этот шепот: «Сумасшедшие»...

Да, мы стали сумасшедшими этой зимой. Мы не могли оторваться друг от друга ни на миг. Мы любили друг друга и спали всего несколько часов. Я давал Риве поспать подольше — именно в это время я до мельчайших подробностей изучил ее лицо, гладкость ее кожи, нежность щек, бархат ресниц, я мог смотреть на нее часами, мне нравилось засыпать, когда я видел ее безмятежное лицо, спокойное, счастливое. Умиротворенное. Мне нравилось засыпать с мыслью о том, что когда я проснусь, я увижу ее лицо с пухлыми от сна веками, как у ребенка. Мне нравилось это, я любил это.

Сейчас мне очень этого не хватает, но об этом потом.

До этого времени я не знал, сколько же неистовой страсти может хранить в себе женщина, которая так беззаветно любит тебя. Мы делали все друг для друга и это было прекрасно. До этого я не знал, какое же это счастье — сделать так, чтобы женщина, которую ты любишь, была счастлива. Я получал ни с чем ни сравнимое удовольствие, когда знал, что Рива счастлива и это сделал я. Я любил ее, любил больше жизни, иногда даже больше, чем это возможно. Иногда это было хорошо, иногда нет.

Как-то я спросил Риву, за что она меня полюбила. Она поудобнее устроилась на моем плече:

— Знаешь, когда я впервые увидела тебя, ты стоял у стены, опираясь на трость. Ты показался мне ужасно старым и что тебе очень плохо, я испугалась, что ты умираешь. Потом ты открыл глаза и я испугалась еще больше — в твоих глазах не было ничего человеческого, там была только темнота. Потом ты посмотрел на меня.

Она замолчала.

— А дальше? — спросил я.

Она помолчала немного и потом шепнула мне на ухо:

— Просто ты посмотрел на меня так, как никто раньше не смотрел. И как-то всё стало потом другим. Я смотрела вокруг так, как будто бы видела всё впервые, и в то же время мне казалось, что это всё уже когда-то происходило. Я знала, что уже когда-то шла по этой улице с девочками из приюта, а возле стены стоял ты. Я знала что ты — мой, я ни на минуту в этом не сомневалась, и от этого мне почему-то было так страшно.

Я промолчал. Рива не спрашивала у меня, а я не смог бы рассказать, даже если бы и захотел. Просто, когда я посмотрел на нее в тот день на улице Флёр, мое сердце дрогнуло. Именно сердцем я понял, что без нее мне — не жизнь.

Сейчас, когда я потерял Риву, мне нелегко рассказывать об интимных подробностях нашей жизни — мне кажется, что, рассказывая об этом, я теряю какую-то часть Ривы, принадлежащую только мне.

Поэтому могу сказать только одно — мы жили счастливо, Рива любила меня, а я любил Риву. Вот и всё, что я могу сказать об этом.

Мы пережили долгую, холодную и дождливую зиму. Артур и Чарли уверенно вошли в тихий омут деловых разборок «Диогена». Хорошо поторговавшись с Войтеком Чеславом — торговым агентом по сбыту хлопка — они успешно выбросили на рынок весь наш товар. Наши склады постепенно опустели.

Мы с Ривой прожили прекрасную весну, которая казалась мне тогда самым прекрасным временем года. Мы хорошо проводили время вместе.

Иногда Рива плакала оттого, что хотела иметь детей, особенно ей хотелось мальчика, чтобы он был похожим на меня.

Во Фритауне все было тихо, Никиш не появлялся. Мы думали, что крот вообще убрался из Фритауна или, что хуже, затаился на время. Это кажущееся спокойствие должно было бы нас насторожить, но, как я убедился позже, внезапное нападение трудно отразить, а не то, чтобы предвидеть.

12 июня мы с Лисом вышли в город утром: он — для того чтобы посетить свою очередную, а я — чтобы купить материю и нитки для Ривы, которые Рива заказала неделю назад, чтобы пошить себе новое платье.

На нас напали в переулке Стенор, глухом переулке, узком, как замочная щель. Четверо выскочили из-за угла впереди нас, пятеро из двора, который мы с Лисом прошли. В воздухе просвистело что-то, я успел взмахнуть тростью — и длинный нож звякнул о камни мостовой. Рыжий вытащил из кармана кастет и я крикнул ему:

— Давай вперед!

Он кивнул и мы сорвались с места. Лис свалил одного, я полоснул лезвием из трости по лицу другого и тот с криком отвалился к стене. Лицо его залило кровью. Рослый бугай с дубинкой вынудил меня отступить, а Лис уже схватился с другим нападавшим. Я потратил около минуты, уворачиваясь от взмахов дубинки, прежде чем мне повезло и я продырявил бугаю ногу. Он заорал и повалился на мостовую. Я обернулся назад и успел удивиться, что на нас не нападают те, что сзади. Когда я посмотрел вперед, я понял, что те, кто позади — это просто резерв на тот случай, если мы надумаем отступать.

Впереди нас появилось еще трое. Лис стоял перед ними и я побежал вперед, обходя раненого мной.

Один из стоящих впереди, со светлыми, как выгоревшая солома, волосами вытащил револьвер. У меня все внутри застыло.

Я видел, как Лис презрительно сплюнул им под ноги.

Блондин выстрелил в него два раза, Лиса отбросило назад и он упал.

Я остановился на бегу и убийца навел револьвер на меня. Он улыбнулся, а я подумал: «Ну, все». И еще успел: «Бросить в него тростью?».

Вдруг блондин упал и покатился по земле, выронив оружие. Я увидел того, кто стоял сзади и не удивился, узнав знакомые сросшиеся брови, длинный нос и бешеные черные глаза.

— Здравствуй, Гонец, — улыбнулся мне Никиш, а я стоял перед ним, как испуганный до смерти щенок перед бойцовскими собаками.

Никиш махнул рукой и я увидел, как группа нападавших позади нас, исчезла. Блондин молча подобрал револьвер и сунул его в карман. Я посмотрел на Лиса, лежащего у моих ног и мой страх сменился старым знакомым бешенством: обе пули попали Рыжему в живот.

Я перехватил трость, выставив вперед лезвие, и сделал шаг вперед. Но только один шаг — Никиш ласково покивал револьвером и сказал:

— Не сейчас, Гонец, не сейчас. Приготовься умереть к полудню.

Он улыбнулся и добавил:

— На твоем месте я бы поторопился домой, а то ты там никого не застанешь. Да, лучше бы тебе поторопиться, — он громко захохотал, а я от бессилия опустился на колени перед