Вагар покачал головой.

– Этайа,– сказал он,– насколько я понимаю, опасен именно колдун?

– Не называй его колдуном! – возразила фьёль.– Он маг. Сильный маг. Не называй его колдуном. Это расслабляет тебя.

– Госпожа! – обратился Биорк к Женщине Гнона.– Твои воины справятся с жрецами?

– Да. Но не с сирхаром! С ним не справится и тысяча воинов. Он – сирхар! Его невозможно убить!

– Не думаю. Моего сына тоже звали Неуязвимым. До вчерашнего дня.

– Ди Гон очень силен, Биорк! – напомнила Этайа.

– Это я понял. Когда они начнут?

– Не знаю. Но скажу, когда за Нилом придут.

– Этайа, дракон должен быть здесь.

Вагар повернулся к Ронзангтондамени:

– Госпожа, как только они начнут, твои воины должны быть на площади перед Храмом. Они не вызовут подозрений?

– Нет. На площади будет много людей. В Урнгуре любят зрелища.

– Этайа, дракон станет повиноваться мне?

– С ним будет Гестион.

– Кто это?

– Мальчик. Его прислал Трой.

– Вот как? А сам Странник?

– Не знаю.

– Ладно,– кивнул Биорк.– Обойдемся.

– Что ты придумал? – просил Санти.

– Сейчас расскажу.

Процессия медленно двигалась через площадь от дома сирхара к Храму. Первыми, приплясывая, шли жрецы в желтых набедренных повязках. Длинные тощие туловища раскачивались под звуки идущего за жрецами оркестра. Музыка, которая звучала, была скорее устрашающей, нежели приятной, но она была именно та, что заставляет тело двигаться.

За музыкантами в подаренной Ронзангтондамени белой колеснице плыл над желто-коричневым потоком жрецов Нил.

Его вновь облачили в подобающие Хаору царственные одежды. Гигант казался непоколебимо величественным, и никто из зрителей не догадывался, что телом «Хаора» управляет не он сам, а воля сирхара, его жреца, чья запряженная красными громадными кугуррами колесница следовала позади процессии.

Площадь кипела и пенилась возбужденной толпой. Полны были и балконы Дворца Королевы. Разумеется, и сама она, Королева Урнгура, смотрела сейчас вниз, на торжественное шествие. Никто из тех, кому дозволено было присутствовать сейчас в Верхнем Шугре, не упустил возможности. Хаор уходит! Уходит, удовлетворенный своим народом. И своим слугой, Верховным Жрецом и сирхаром Ди Гоном. Церемония в Храме открыта только для посвященных, высших жрецов, но шествие могут увидеть многие. И должны увидеть! Потому так медленно движется оно, потому так пляшут коричневокожие коротконогие жрецы.

Радуйся, народ Урнгура! Хаор уходит!

Багровые в лучах садящегося солнца кугурры, скованные волей сирхара, так же, как и Нил, плавно катили колесницу мага. Ди Гон ни на мгновение не ослаблял внимания. Если враги готовят удар, он будет нанесен сейчас. Глаза сирхара, его чутье, его внутреннее зрение – все было предельно обострено. Появись на Королевской площади кто-нибудь враждебный его замыслам – тотчас упадет, связанный заклятием. Велика мощь Ди Гона. И с каждым побежденным врагом она растет! Мягко ступают кугурры. Беснуется толпа вокруг. Неподвижно лицо Нила. И совсем близко ворота Храма. Там, в подземелье, уже никто не посмеет и не сможет помешать Ди Гону. Хорошо, что площадь заполнена людьми: сильному нужен простор. Тому, кто захочет напасть, нужно добраться до сирхара прежде, чем маг увидит врага. Даже для выстрела из арбалета нужно приблизиться. А кто устоит перед волей Ди Гона? Сегодня таких нет! Сегодня его день, день великого мага Ди Гона! Сегодня даже Трой-Странник не посмеет бросить вызов Ди Гону!

Старшие жрецы уже вошли в низкие храмовые ворота. Осторожно ступают ноги входящего: не наступи на Оберегающего Вход! Наступишь – умрешь. Медленно и осторожно должен входить человек в жилище бога. С радостью и почтением. Со страхом и трепетом.

Громче заиграла музыка, оркестр прошел между колоннами и канул во тьме. Этим не будет позволено присутствовать в нижних залах, но под своды Храма войти разрешено и им. За музыкантами, втягиваемая черными пастями тяжелых арок, потекла желто-коричневая волнующаяся масса жрецов. Въехала в тень портала белая колесница, увозя Нила. За ней – снова жрецы.

Наконец и голова переднего кугурра исчезла в тени. Широкая лапа опустилась совсем рядом с позеленевшим островерхим шлемом.

И Ди Гон расслабился: никто не посмел бросить ему вызов. Силен маг! С шумом выпустил он из груди накопившийся воздух, а потом зевнул, как зевает пард или кугурр, сбрасывая напряжение…

И краем затуманенного на миг сознания уловил длинную темную тень, скользящую над площадью. Колесница его уже въехала в арку, когда огромный и стремительный бронзовый дракон пронесся над головами людей, как живая молния. Беззвучно пронесся над самым входом в Храм и взмыл в небеса. Толпа ахнула. Колесница исчезла во мраке Храма, и никто, ни один человек из тех, что стояли на площади или вошли в подземное святилище свирепого бога, не увидел, как короткая арбалетная стрела, пробив затылок сирхара, вышла у него изо рта.

Ни один человек не был способен на такой выстрел. Только магхар вроде Желтого Цветка, растягивающий время, как кружевную пряжу, или вагар, мастер Мангхэл-Сёрк, попадающий в глаз хармшарка с борта прыгающей на волнах лодки.

К сожалению, нет такой стрелы, которой можно убить настоящего мага. Но, как говорят в Конге, и краб может поддержать падающую гору. Или подтолкнуть. Звезда Ди Гона упала.

Даже магу нужна вся его сила, чтобы удержать жизнь в теле, чей мозг пронзен арбалетной стрелой. Вся сила! И Ди Гон направил ее внутрь, всю силу! И потому воля его, идущая вовне, ослабела.

Освободившийся Нил вскочил на ноги, увидел мага и стрелу, на пол-ладони торчащую у него изо рта, понял: надо спешить.

Великан огляделся вокруг: на сей раз ни у кого из жрецов не было оружия. Но он и голыми руками разорвал бы Ди Гона за те несколько мгновений, что были у него. Нил не успел.

Не он один освободился. Три кугурра, три громадные, свирепые, быстрые, как пожар, кошки тоже освободились.

Огромная, шире лица Нила, красная лапа с растопыренными острыми когтями смяла переднюю стенку колесницы сирхара. Вторая лапа поймала извивающегося мага, сбросила вниз, как куклу, и над телом мага заплясал живой костер. В минуту Ди Гон был разорван на куски и проглочен огромными зверьми. Ничего не осталось – несколько капель крови на ноздреватых камнях, и все. Даже одежда его, даже украшения, даже всесжигающий Хлыст исчезли в желудках истомившихся хищников. А наверху, по запруженной урнгурцами площади, двигался к воротам, щетинясь копьями, рыжий клин, острием которого были пятеро всадников на низкорослых урнгурских пардах.