Она, оторвав взгляд от страшного зрелища, оглянулась на своих спутников. Они стояли не шевелясь, с каким-то странным выражением глаз. Казалось, взгляды воинов говорили о понимании чего-то особого, чего никогда не понять ни одной женщине.

— Их уже не спасти, — сказал Валдо тихим успокаивающим голосом. — Ульм пал, наш долг — уйти и предупредить о враге в самом сердце наших земель. Я ухожу в Мирольм. Скажи отцу — если сильно прижмет, пусть пришлет птицу.

И уже строгим, привыкшим повелевать голосом обратился к дружинным:

— Пойдете лесом вдоль побережья — видать, орда прошла через Ущелье. И еще перескажите все Седовласу: мнится мне, тарки разделились на три орды, и каждая идет прямо к самым сильным городищам. Странно идет… Первый раз зрю, чтоб тупое зверье так воевало. Да, и еще: за деву головой отвечаете! Это я вам говорю, сотник Валдо Белый Топор.

Он развернулся и легким для такой горы мышц бегом двинулся в сторону моря, противоположную Хирмальму. Ошеломленные Митро и Римас еще некоторое время смотрели вслед по-звериному уходящему гиганту. Сегодня судьба свела их с самым главным сотником Рыжебородого, о силе которого даже слагали песни и сказы среди лоримов. Каждый мальчишка хотел быть похожим на Валдо Белоуса (так его еще называли за то, что он принес когда-то из Ледяного леса два белых уса грозного ра-хана).

Все это произошло за несколько мгновений. Был легендарный Валдо — и уже нет его, канул среди темных, по-весеннему цветущих деревьев. Аная, сдерживаемая Римасом, уже горько, как маленькая девочка, рыдала, глядя на погибающий Ульм. Страшный вой разнесся по терзаемому городищу, нагоняя подавленно уходящих от места трагедии, так и не смогших ничего предпринять беглецов…

Они шли всю оставшуюся ночь, все дальше удаляясь от страшного места. Аная словно перегорела, послушно плетясь за неизменно шагающим впереди Митро. Шли молча. Говорить не хотелось. Все трое словно повзрослели на несколько лет. Каждый думал о своем. Только иногда насторожившийся Митро уходил вперед, чтобы разведать дорогу.

Лес, просыпавшийся после долгого зимнего сна, не обращал внимания на угрюмо шагающих путников. Его чудесные запахи и цвета больше не радовали несчастную Анаю. Вместе с Ульмом погибли ее красочные мечты и грезы. На их место пришло жесткое и беспощадное понимание окружающей жизни. Все еще не верилось в то, что больше не будет никакой ульмской ярмарки, что не будет хороводов и ночных посиделок. Остался только растерзанный на части мертвый городище с рыскающими по нему голодными тварями. Канули в небытие чудесные богатырские подвиги, осталось только горькое воспоминание об удаляющейся широкой спине великана Валдо да обреченное на смерть хрупкое кольцо строя сомкнутых щитов и пылающее городище с умирающими в нем женщинами и детьми. Впервые ей, молодой цветущей девушке, у которой вся жизнь впереди, не хотелось жить. Вдруг остро захотелось к отцу. Обнять его, зарывшись в широкой могучей груди, и разреветься как девчонке, жалуясь на весь мир. А он своей твердой и шершавой, как камень, ладонью нежно бы гладил ее по волосам, успокаивая и утешая.

С рассветом Митро, взявший на себя роль главного в их маленьком отряде, объявил привал. Огня жечь не стали, расположились среди деревьев. Римас, наносив сухих веток, соорудил из них нехитрое ложе. Застелив его плащом, негромко сказал еле живой Анае:

— Поспи пока, а мы постережем.

Едва коснувшись уставшей головой лежанки, Аная провалилась в тяжелый болезненный сон. Тихо, чтоб не потревожить спящую девушку, Митро накрыл ее своим плащом.

— Досталось девке, — сказал он, присаживаясь рядом с Римасом, сидящим на стволе небольшого поваленного дерева, поросшего уже многолетним серым мхом.

— Да уж, тут не каждый муж выдержит, а она только поплакала чуть-чуть. Что значит кровь Седовласова, — подтвердил Римас, сидящий с обнаженным клинком.

— Дык она смалу такой была. Аль ни помнишь? Все в себе держала: ни слезинки тебе, ни крику. Ровно хлопец скакала, тебя вон вообще на мечиках выигрывала.

Римас, согласно покачав головой, заулыбался. Да, выигрывала. Такому вою, как Аная, не стыдно и проиграть.

— И тебе тоже на орехи доставалось…

Они тихо улыбнулись воспоминаниям своего шального детства. Как росли вместе, как по ночам убегали из детинца на реку купаться, как воровали в саду у старой Яльми сладкие плоды нормиса.[2] Доставалось потом от строгого десятника Ирмо за проделки маленьким сорванцам. Старый Ирмо не смотрел, что Аная — дочка ярла, давал нагоняй ей наравне со всеми отроками. Седовлас только довольно посмеивался в свой седой ус, следя украдкой, как муштруют его чадо.

Анаю, окунувшуюся в мир тягостных грез, вырвало из вязкого тревожного плена легкое прикосновение теплой шершавой ладони к ее рту. На нее смотрел Митро, прикладывая указательный палец к губам. Мол, тихо. Медленно он забрал ладонь от лица уже окончательно проснувшейся девушки. Тихо, чтобы не шуметь, она поднялась со своего ложа. Обнаженный меч в руке. Слева — Римас, настороженно глядящий по сторонам.

Медленно подойдя к Митро, Аная еле слышным шепотом спросила:

— Что?

— Сюда идут, — ответил он.

— За нами?

— Нет. Идут другой тропкой от Ульма, рядом с нашей. Птицы тревожатся, их должно быть много. Из-за двух-трех путников озимки[3] не будут так галдеть. Уходим, только тихо.

Собрав плащи и разбросав сухие ветки, служившие девушке постелью, Римас, еще раз оглядев место их короткой стоянки, тихо исчез в чаще вслед за ушедшими вперед Митро и Анаей.

Шли ходко, не останавливаясь. Плохо отдохнувшая, еще недостаточно пришедшая в себя после короткого сна Аная плелась за безмолвно ступающим впереди дружинником Митро. Мысли в голове путались. Сейчас существовало как будто две Анаи: одна покорно исполняла все указания своих провожатых, а другая находилась где-то очень далеко от этого бесконечного леса.

Путники уже довольно далеко ушли от места их недавней стоянки, осторожный Митро даже перестал прислушиваться и оглядываться. Наверное, обошлось, их стоянку никто не заметил. Еще один дневной переход — и они в Хирмальме. Он даже представил на мгновение, как они с Римасом передают на руки Седовласу его дочку, как хвалит их ярл Икер за службу. Еще бы! Вывели дочь из поверженного Ульма! Представил, как сотник Торли хлопает их по плечу — мол, уберегли кровинушку Седовласову. Как они с Римасом расскажут дружинным друзьям о страшном бое и гибели смелой ульмской дружины, о легендарном Валдо Белоусе, идущем с ними бок о бок по горящему Ульму. Они будут говорить степенно и неспешно, как настоящие ветераны, понюхавшие уже горький дух сечи. Только бы дойти! А там, за стенами славного Хирмальма, они костьми лягут! Мудрый Седовлас не допустит ульмской резни, твари не застанут врасплох городище! Напьется меч Митро кровушки поганой, за все он спросит с ворога! За Ульм, за баб, за детей малых! Он прекрасно понимал сейчас Анаю: если бы не сотник Валдо, остудивший их пыл, кинулись бы они в сечу за горячей дочерью ярла, словно в зимнюю прорубь. Да и сложили бы свои буйные головы в неравном бою.

Много, видать, отведал в своей жизнь Белоус, опытен и трезв головой, только узрел Митро в глазах сотника Рыжебородого ту же боль за умирающий внизу городище. Но сотник на то и сотник, что в ответе за людей, под ним стоящих. Все понял тогда Митро, ничего не забудет и, скорее всего, ничего не скажет о Валдо никому из молодых, и Римасу запретит. Не поймут не видевшие крови отроки уход богатыря Валдо, да и не поверят, что не ринулся на помощь погибающим Белоус. Митро бы и сам не поверил и не понял.

Внезапно по весеннему лесу разнесся жуткий вой. Он словно плетью ударил по спинам уходящих путников. Их след заметили! Сомнений быть не могло! Повторившийся совсем близко рев прилетел из-за спины. Наверное, вышли на их стоянку.

— Бегом, — крикнул Митро и, уже не таясь, рванулся вперед напролом.

Сердце Анаи колотилось и вздрагивало при каждой новой волне завываний, раздававшихся уже с разных сторон. Только впереди, там, куда стремились беглецы, было тихо. Бьющие по плечам и по лицам ветви деревьев и кустарников еще больше раззадоривали и подгоняли бегущих.

Их сжимали в полукольцо. Многоголосый звериный рев, долетавший сзади и с обеих сторон, говорил