…Над развороченной ямой, совсем недавно бывшей болотной хаткой хищного дива, медленно поднимался плотный сизый дым. Ким закашлялся, кое-как прикрываясь рукавом.

Все то же самое. Яма. Кости. Золото. Див попался какой-то мелкий, примученный, словно не пошла ему впрок выманенная крестьянская скотина. Газыри Кима опустели окончательно.

Однако в заветной бутылочке, что на груди, бьются, разрывая бесплотные рты в немом вопле, плененные им души болотников.

…Вместе с Корбулоном они выбрались на торный тракт. Кентавр радовался предстоящему возвращению, словно ребенок, и потому болтал без умолку. Ким молчал, не снимая ладони со склянницы- тюрьмы.

Двое. Двое болотников. А нужно двенадцать. И Корбулон… Действительно бесчестно таскать бедолагу по этим местам.

Но баллада — или пьеса — и в самом деле получится.

Испытано на себе.

Осталось только поискуснее переврать все пережитое. Включив сюда и слух о готовом вот-вот появиться черном единороге и его знаменитой наезднице.

Они остановились в первом попавшемся трактире. Ким ел принесенное, не разбирая вкуса.

Из головы не шел рассказ деревенского старшины.

Был вечер. Ким вышел на крыльцо, застыл, запрокинув голову, задумчиво глядя на звезды. Они видят и помнят все — и твою подлость они запомнили тоже. Ничего нельзя исправить, ничего нельзя переделать — это словно медленно действующий яд.

Что-то горячо толкнуло в грудь, заставляя поднять голову. И — замереть, до боли стиснув кулаки.

Презрительно игнорируя кинувшихся к нему конюхов, через двор горделиво шествовал черный, как ночь, скакун — настолько плавно и настолько бесшумно, что казался призраком, а не живым существом из плоти и крови. Грация его движений выглядела иномировой, он даже не шел, он струился сквозь ночь, темнее самого непроглядного мрака, и глаза сияли словно две ярко-алые рубиновые звездочки.

— Брат-в-духе… — потрясенно пробормотал Корбулон, с трудом обретая дар речи. — Это же… это же… — Самонадеянный кентавр казался сейчас потрясенным до глубины души.

— Черный единорог, — докончил за него чародей тоже дрогнувшим голосом.

— Она здесь. — Корбулон попятился. — Она нашла тебя!..

— Нет. — Киму хватило сил по крайней мере казаться равнодушным. — Не мы. Болотники.

— С которыми ты что-то сделал! — взвизгнул Корбулон. — Ох, брат, брат-в-духе, говорил же я тебе, что…

Перед животным, пронзая плоть темноты, плыл острый витой рог, свитый из алого и золотого пламени. По рогу то и дело прокатывались огненные волны, не дававшие, однако, никакого света.

Могучая магия разливалась вокруг, и ее ощутили все, от мала до велика. Взвыли цепные псы, поджимая хвосты и пятясь от страшного пришельца, коты с яростным шипением метнулись прочь, норовя забраться повыше; заволновались, заржали кони в обширных стойлах, и последними отступили люди, поддаваясь завораживающему видению — черный единорог казался глашатаем неведомых бедствий, предвестником орды голодных демонов, по всеобщему поверью, только и ждущих момента для прорыва в привычный людям мир.

На спине единорога, в высоком седле по-мужски сидела девушка, словно облитая иссиня-черным шелком. И как белое пламя, по плечам ее рассыпались светлые, очень светлые волосы. Острый подбородок, мягкая линия скул, большие глаза, что, казалось, светятся изнутри. На левом бедре висела легкая изящная сабля-котур, справа — игольчатый кинжал, и рукоятка еще одного торчала из-за голенища высокого сапога.

— Небеса и драконы… — бормотал кентавр. — Посмотри только на ее перстень. Четыре карата, не меньше, и это конечно же из Светящихся Стрекоз, восемьсот гранов чистого золота каждый, а эфес, эфес, ты только глянь, смарагды, и я никогда не видел ничего подобной чистоты… Брат, брат, мне нужно…

Зло кося алым глазом, черный единорог остановился прямо против Кима и Корбулона. Кентавр тотчас попятился.

Ким примирительно развел руки. Глядеть в глаза наезднице он избегал.

— У меня есть к вам несколько вопросов. — Девушка говорила холодно и равнодушно. — Благоугодно ли будет вам ответить на них добровольно?

— Д-да, конечно, — хрипло ответил Ким. — Спрашивай…те.

Наездница не спешивалась.

— По слову моего Совета я прибыла в эти места, дабы положить конец расползанию болотников. — Девушка холодно смотрела поверх головы Кима, цедила обкатанные, мертвые слова, гладкие, словно ледышки. — Заметив чужое вмешательство во мне порученное дело, обязана была произвести расследование, как и сообщить о том факте предмету оного.

— Готов ответить посланнице Совета, — формальной фразой ответил и Ким, прячась за ней, словно за последним щитом.

— Что вы взяли в логове болотника?

— Ни… — Ким запнулся, сжал кулаки. — Взял. Но не материальное. То, что нельзя продать. Меня нельзя обвинить в присвоении клада.

— Никто и не собирается. — Черный единорог переступил копытами, заставив Кима попятиться. — Что с душой болотника?! Где она, а?! Ей положено девять дней крутиться вокруг разоренного гнезда. А ее нет и в помине. Мой кристалл ничего не видит. И я — ничего не чувствую. А ужу меня, поверьте, нюх на этих бестий… выработанный. Где ж она? Ничего не подскажете, господин сочинитель, внезапно сменивший профессию?

Сочинитель вздохнул, распустил завязки грубой кожаной куртки.

Всадница с шипением выдохнула сквозь зубы, едва завидев оплетенную бутылочку.

— Не удивляюсь. Даже не спрашиваю, как это удалось, о сем осведомятся другие. Но вы, господин сочинитель, неужели не понимаете, чем рискуете? Что, если он вырвется на свободу?