полукольцом, перехватывая бегущих людей в длинных одеяниях.

Леннар и Ориана, которые тоже летели на гравиплатформе, поспешили на помощь трем другим Обращенным — братьям Квану О и Майоргу О-кану, а также еще одному инфицированному амиаиином, туну Гуриану. Беллонец, впрочем, не дожил до вмешательства Леннара — он был пронзен клинком одного из гареггинов и даже не успел поставить защиту. Но он не успел и почувствовать боль, поскольку та, другая, боль, что пожирала его изнутри вот уже который день, была намного острее. Так что клинок гареггина принес ему скорее избавление.

С гримасой, так похожей на усмешку облегчения, на серых губах беллонский аэрг рухнул наземь, подломив под себя обе ноги, и так замер.

— Твою мать, — пробормотал майор Неделин, опуская стекло шлема, — они убивают друг друга! Черт побери… они ТАК похожи на нас… Неужели этот Абу-Керим угадал верно?..

На подлете Леннар произвел выстрел из «Дитя Молнии», а Кван О и Майорг О-кан уже вступили в бой. Двое гареггинов, первыми поравнявшиеся с личными телохранителями вождя Обращенных, слишком понадеялись на свою быстроту и отточенность реакции, дарованные им священным червем. Майорг О-кан пробил защиту первого с той же легкостью, с какой он справился бы с любым неопытным новичком, а его брат ударом боевой секиры разнес череп второго сардонара в кровавые ошметки.

Один из обломков черепной кости, описав в воздухе дугу, угодил прямо в стекло шлема одного из землян.

Над головами Квана О и его брата с криками пронеслись на гравиплатформах несколько гареггинов. Один из них оказался в зоне досягаемости Квана О и тотчас же лишился ноги до колена.

Тяжелый туман, дымное облако, свидетельствующее о неполадках в оборудовании транспортного тоннеля, почти достиг напольного покрытия и накрывал сцепившихся в схватке людей.

Костя Гамов видел, как из дымного развала вывалилась высоченная фигура человека с совершенно лысым татуированным черепом. Взлетела и опустилась тяжелая боевая секира, и один из космонавтов упал с пробитой головой. Не помог никакой шлем…

— Кван О! — прокричал Леннар, который еще мог видеть, что делают его телохранители. — Кван О, не тронь их!.. Это не… это не сардонары!..

Это были последние членораздельные слова, прозвучавшие над схваткой. Дальнейшее звуковое наполнение короткой и кровавой батальной сцены было соткано из боевых кличей, бессвязных воплей ярости и ужаса, натужного сопения и треска костей; кто-то плакал, кто-то молился, припав на колени, задыхался в агонии молоденький гареггин, из выпущенных кишок которого просовывал отлакированную черную голову червь гарегг… Ошеломленные, безоружные земляне (те, кто, к своему несчастью, успел покинуть корабли) были раскиданы в разные стороны этим стремительным ураганом из преследуемых и преследователей. Предательский туман придал и без того гибельной бойне дополнительную остроту и непредсказуемость. Впрочем, наиболее сообразительные поняли, что туман этот опускается сплошным столбом и накрывает пространство в сто шагов в диаметре, не более того, а дальше стремительно редеет. В числе этих сообразительных оказались и Абу-Керим, уже успевший подобрать клинок одного из убитых гареггинов, и Костя Гамов, и китаец Минога, и смертельно бледный Элькан, и майор Неделин, вооружившийся хваном, тем самым обоюдоострым шестом, одним из любимейших видов оружия гареггинов…

Широким, стремительным ложным замахом Леннар раскрыл защиту вставшего против него гареггина и разрубил тому грудную клетку. Вождь Обращенных мотнул головой и, быстро оценив обстановку, бросился на не затянутое дымом пространство. Он вывернулся из сизых клочьев и лицом к лицу столкнулся с одним из пришельцев, облаченным в ярко-оранжевый защитный комбинезон. Блеснули под стеклом шлема стиснутые зубы землянина…

В длинной одежде дайлемита, в нескольких местах испачканной кровью, с перехваченным маской и закрытым тканью лицом, с плазмоизлучателем у бедра и клинком, по которому и сейчас текла свежая кровь, Леннар выглядел угрожающе. Очень, очень опасно. Майор Неделин, который уже вооружился своим табельным пистолетом, выстрелил. Непостижимо, как он не сумел попасть в Леннара с трех шагов, стреляя фактически в упор. Не может живой человек уклониться от пули, пущенной с такого расстояния!..

…Леннар не успел парировать выпад другого пришельца. Тот держал в руках дымящуюся панель, гравиплатформу с выщербленным краем, принадлежавшую одному из сбитых братьями-наку летучих гареггинов. Наверное, никогда еще транспортный шедевр выходцев с погибшей Леобеи не использовался так нелепо, так не по назначению.

И никогда еще его использование не имело ТАКИХ последствий.

Размахнувшись, космонавт ударил Леннара металлической панелью. Удар пришелся точно по лицу, которое не успел прикрыть Обращенный. Ребро гравиплатформы врезалось в голову Леннара, в переносицу… Без звука тот откинулся назад и плашмя, всей спиной, грянулся на пол. Ребро панели проломило защитную маску и вдавилось в лицевую кость вождя Обращенных.

Удар такой силы и точности — даже явившийся следствием стечения многих необязательных обстоятельств, делом случая, безусловно, смертелен…

Рыжеволосый Акил прекрасно видел все это. Нет, даже не он один. Не только соправитель сардонаров… Это видели и многие гареггины, парящие над схваткой на гравиплатформах. Это видели и братья-наку, и в знак скорби над тем, ЧТО ему привелось увидеть, могучий Кван О уронил секиру и, повалившись ничком, взревел что-то дикое, состоящее из одних рваных, растерзанных согласных звуков:

— Вымхр-р-р… вгыр-рм!!!

Человек, который сразил Леннара — случайно ли, по умыслу ли, — был Константин Гамов.

Гамов открыл глаза. Ему показалось, что прямо над его головой разорвался с натужным треском тяжелый, оплывающий черными складками занавес, и лезет из этого разрыва радужное желе, и выпускает из себя тусклые сполохи, от которых неприятно колет в глазах. Такое впечатление, что само небо испражняется на него. В ноздрях сидит отвратительный запах гнили и еще чего-то тошнотворного, отсыревшего, чему сразу и не подобрать названия… Радужное желе задрожало, по нему медленно прокатилась волна матовых бликов, и это дрожание, цепенея, сгустилось до четких контуров сводчатого серого потолка, покрытого темными пятнами, коричнево-ржавыми и почти черными.

…Наверное, это и есть обиталище полубогов, о котором маленький Костя Гамов когда-то написал в мятой детской тетради, найденной потом на чердаке сырой осенней дачи.

Он поднялся и огляделся по сторонам. Узилище, в котором он нашел себя, оказалось многоуровневым, оно состояло из нескольких площадок тесаного камня, поднимающихся к решетчатой железной двери и стиснутых меж двух высоких каменных стен. Ширина площадок была не больше двух с половиной метров. По стенам сочилась влага. Константину все это почему-то напомнило реку, зажатую шлюзами, — измученная вялая вода стекает из одного резервуара в другой, ниже уровнем. Гамов машинально протянул руку и коснулся кончиками пальцев слизистой поверхности стены. Он находился на самой нижней площадке. На той, что одной ступенью выше, валялся изуродованный скафандр, прорезанный в нескольких местах. От оранжевого комбинезона, которые следует надевать поверх скафандра, осталось несколько криво разодранных полос…

На самой верхней же площадке стоял внушительный чан серебристого металла; на него была наброшена полосатая черно-белая ткань, задравшаяся с одного краю. Пошатываясь, Гамов взобрался на эту площадку и, превозмогая мучительную тревогу, хотел уж было заглянуть в чан, но тут из-за решетчатой двери до него донеслись голоса. Слова были приглушенными, сыроватыми, словно разбухшими от сырости. Язык незнакомый. Фразы тяжелые, неуклюжие, словно грубым молотком бьют в край чугунного колокола. Или этот незнакомый язык вовсе ни при чем, просто тупо засевшая под черепом боль не давала пути иным ощущениям, кроме вот этой гулкой, все тяжелеющей муки…