врожденным чувством вкуса.
— Каждая баба мечтает хоть раз в жизни сходить с авоськой не в продуктовую лавку, а в ювелирную! — угодливо заржал Милн.
Я ответила ему широкой улыбкой, однозначно подтвердившей правоту актуального изречения.
— Выбирай себе платье, дитя! — Портной широким щедрым жестом обвел стены, находящиеся позади него. — Разрешаю — забирай любое.
Я восторженно завизжала, потому что только сейчас поняла: потайная комната старого Иоганна служит хранилищем для самых лучших его произведений, достойных укрывать плечи прекрасных королев и обвивать стройный стан первых принцесс двора, ибо другой такой коллекции нарядов не сыскать в целом мире. Развешанные по стенам одеяния, скроенные из редчайших тканей и отделанные бесценными мехами, выглядели подлинными произведениями искусства, радуя глаз, но почему-то совершенно не грея мое сердце. Я медленно шла вдоль ряда чудных нарядов, придирчиво их перебирая и даже мысленно примеряя на себя, но при том совершенно четко понимала — все это не мое и сшито не для меня.
Внезапно, дойдя до самого темного угла комнаты, я увидела простой дерюжный мешок, небрежно брошенный на пол и перевязанный суровой пеньковой веревкой. Ни с того ни с сего моя душа вдруг буквально ушла в пятки… Я замерла от непонятно откуда взявшегося ужаса и вместе с тем чуть не взмыла в небо, затрепетав от всепоглощающего ощущения радости, вызванного интуитивным узнаванием энергии, исходящей от загадочного мешка. Похоже, в нем лежит нечто важное, связанное со мной незримыми узами самой судьбы. Нечто, уже очень давно ждущее именно меня, и только меня.
— Что это? — прошептала я онемевшими от волнения губами, вопрошающе указывая пальцем на мешок.
— Тряпье! — небрежно бросил Иоганн, но, к своему огромному удивлению, я заметила, как побледнело его лицо, а близорукие глаза затравленно забегали, выдавая овладевший им страх.
Сердце мое екнуло, ибо я убедилась: этот мешок скрывает какую-то страшную тайну или, еще того хуже, чье-то неискупленное преступление.
— Я хочу его! — ультимативно заявила я, требовательно дергая завязку мешка, представляющую собой скорее не веревку, а целый клубок из узелков, нанизанных один на другой.
Джайлз свистяще выдохнул сквозь неплотно сжатые зубы, на его лбу выступила испарина.
— Ты хорошо подумала, девочка? — с сомнением переспросил старый портной, нервно теребя лоскут шелка. — Единожды выбрав оную вещь для себя, ты уже никогда не сможешь отказаться от нее, выбросить, продать, подарить или же как-то иначе избавиться от сего одеяния. Она принесет тебе множество несчастий и полностью изменит всю твою последующую жизнь. Она является настоящей квинтэссенцией горя и страданий, она…
— Я знаю! — нетерпеливо перебила я, почему-то мгновенно поверив в предупреждение Иоганна. — Я согласна!
И как только я произнесла эти слова, стягивающая дерюгу веревка, до сего мгновения ни в какую не поддававшаяся моим усилиям, неожиданно спала сама собой, а мешок распахнулся. Я осторожно перевернула его вниз раструбом и вытряхнула к себе на колени нечто непонятное, тяжелое и тускло поблескивающее, кажется, шелковое. Ткань податливо потекла по моим ногам, упала на пол, развернулась и превратилась в мужской костюм, расшитый неповторимо сложными, витиевато переплетенными узорами из черных нитей.
— Это оно, — растерянно простонал Джайлз, пугливо вздрагивая и отстраняясь от наряда так поспешно, словно тот оказался кожей, сброшенной смертельно ядовитой змеей. — Я узнал его, ибо оно досконально описано в запретных свитках, хранимых нашей гильдией!
— Оно?! — Я вопросительно выгнула бровь.
— Одеяние короля Арцисса — повелителя клана Полуночных эльфов, которое было на нем в момент ранения и последующей гибели! — торжественно провозгласил Иоганн, молитвенно воздевая к потолку свои морщинистые длани. — Йона, драгоценная наша девочка, сегодня собственность твоих предков сама пришла к тебе в руки, признав в тебе законную Наследницу расы Перворожденных!
— …наше прошлое похоже на несмываемое позорное пятно, на клеймо, запятнавшее людские души! — неторопливо рассказывал старый Иоганн, поддерживаемый редкими, но непреклонными кивками молодого чародея. — Окружающий мир является не чем иным, как зеркалом, отображающим наши поступки и слова. — Он придушенно закашлялся и, деликатно отвернувшись, выплюнул сгусток зеленоватой мокроты в платок, подставленный ему Милном. — Если мы приходим в этот мир с добром, то рано или поздно приучаемся жить в гармонии и согласии с другими живыми существами, а если несем ему лишь зло, то стоит ли удивляться постигающему нас несчастью? Поэтому Пустошь ниспослана как наказание за совершенные преступления, за трагическую участь всех убиенных и изгнанных нами эльфов…
— Ты здорово рискуешь, — мрачно предостерег чародей. — Если гильдия узнает о проявленной тобой откровенности, ты имеешь шанс угодить в храмовый котел.
— Плевать! — отважно хихикнул Иоганн. — Если им так хочется меня сожрать, пусть валяют, авось да подавятся моими старыми костями. Я и так молчал слишком долго, трусливо притворяясь, будто не замечаю всей этой черной несправедливости, сотворенной с эльфами. Пришел мой час, теперь я должен говорить. Пускай моя откровенность вредна для гильдии Чародеев, я уверен — нет ничего плохого в том, чтобы иногда делать что-то хорошее.
— Но в Книге Преданий, — изумленно перебила я, — говорится совсем иное: несправедливость творили эльфы. Они не захотели делить с нами Блентайр, ибо люди забирали их пищу и пили их воду. Тогда они развязали страшную войну, проиграли ее и напоследок прокляли свой бывший, оставленный победителям, город, спасаясь бегством.
— Вранье! — уверенно заявил старый портной. — Сплошные ложь и обман, придуманные королем Джоэлом Гордым, дедом нашего нынешнего правителя Вильяма. Выгодные королям байки, поддержанные и приукрашенные продажными чародеями из Звездной башни. Войну начали отнюдь не эльфы, а люди.
— Но зачем? — Я потрясенно расширила глаза. — Выступать против бессмертных Перворожденных — это же настоящее самоубийство, сущее безумие и грех!
— Бессмертные-то бессмертные, — криво ухмыльнулся Джайлз, — да вот только даже они оказались уязвимы для стрел и копий, а также совершенно беспомощны против клинков из хорошо закаленной стали. В этом смысле эльфы ничуть не отличаются от любого смертного человека.
— Всему виной любовь, — бывший придворный портной сокрушенно затряс остатками своих седых волос, — и прекрасная женщина конечно же. Запомни, дорогая, большая часть происходящих в нашем мире войн ведется ради покорения женщин и захвата власти. А в ментальном плане мужчины устроены так противоречиво, что им гораздо легче умереть за свою любимую, чем жить вместе с ней.
— Эврелика! — мечтательно вздохнул Джайлз. — Ее имя пропитано запахом луговых трав, оно напоено свежестью ночного неба, промытого едва отгремевшей грозой. Эврелика! Сколько боли и страданий принесла она людям и эльфам, став олицетворением и любви, и смерти.
Изумленно приоткрыв рот, я безмолвно внимала вдохновенным излияниям чародея, буквально застигнутая врасплох этой спонтанной поэтичностью, так и рвущейся из глубины его души. Вот уж и не подумала бы, что этот смешливый маг способен на подобную лиричность.
— Эврелика? — переспросила я. — Никогда не встречала этого имени, оно не упоминается в Книге Преданий.
— Ну еще бы! — тонко улыбнулся Иоганн, внимательно прислушивающийся к восторженным репликам чародея. — Имя последней Повелительницы мантикор настолько тщательно стирали из всех наших летописей, что теперь мало кто вспомнит о ее существовании. А между тем она ведь не погибла в той финальной битве у Аррандейского моста, а просто ушла вместе с остатками разгромленного войска Полуночных, унесших с собой тело мертвого Арцисса. И лишь ее слезы…
— Мы ищем их до сих пор! — экзальтированно воскликнул чародей, так припадочно задергавшийся при последних словах Иоганна, словно страдал неизлечимой эпилепсией. — Хотя, признаюсь откровенно, мы уже и сами не верим в их реальность. Возможно ли, чтобы двухвековая быль превратилась в сказку, призванную зачаровывать доверчивых простаков?
— Да полно тебе переживать попусту, все это — чистейшая истина! — негодующе отмахнулся
