занимало лицо атсана. Глаза, каждый — метра два в диаметре, удивленно уставились на пришельцев.

— На сервере кто-то… Я сейчас, — Бурт разбежался и, подпрыгнув, ловко заполз атсану в ноздрю. Атсан выругался на своем языке, лицо покрылось рябью и начало исчезать, но вдруг появилось снова. Глаза его были закрыты.

Бурт выбрался из ноздри, упруго соскочил на пол и подошел вразвалочку к ошалевшему Дмитрию:

— Все, — сказал он, — больше этот хрен картофельный нас не замечает.

— Так ты…

— А что тут такого?

— Ты можешь вскрывать мозги?!

— А что тут такого? — Повторил Бурт, — у атсанов мозги мерностью не выше шестидесяти, я вскрываю сети до ста одного. Легко!

— И у меня можешь вскрыть?

— Элементарно. У людей мерность в среднем — тридцатник, а если ты шибко умный, то у тебя — сороковник. Пошли.

Дмитрий обиделся:

— А у тебя сколько?

Бурт почесал за мохнатым ухом:

— Меня делал полковник Бонифаций, у него — сто двадцать шесть. Червонец на амортизацию, еще пятак на жуки-пуки… Выходит, у меня мерность сто одиннадцать. Ну правильно! Отними десять, получится как раз сто один, мой рабочий потолок. Пошли, говорю. Куда ты здесь хочешь забраться-то?

Дмитрий для начала хотел в архив. Архив они отыскали не сразу: за первой дверью была такая же комната, только совсем пустая, без лица. Наверное, еще один входной интерфейс. От других дверей вели совершенно одинаковые коридоры. За самой маленькой дверцей пестрел уютный сад. Не зеленел, а именно пестрел: вместо листьев на деревьях росли разноцветные игральные карты.

— Здесь мы еще погуляем, — хмыкнул Бурт.

Архив обнаружился рядом — огромная пещера с земляным полом. С потолка свисают желтые светящиеся сталагмиты, а пол завален всякой всячиной. Дмитрий поднял ближайший текстовый файл:

«Яким Вороб, ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА ОККАМА. Роман.

Глава первая: МЕДИЦИДЫ — МСТИТЕЛИ В ЧЕРНЫХ ХАЛАТАХ…»

— На полу нечего ловить, — бросил Бурт, — давай сундук вскроем.

С сундуком он возился довольно долго. Пытался жать пальцами на резные загогулины, прищурившись, глядел в замочную скважину, облапил все стенки своими ушами. Потом привалился к сундуку спиной, нахмурился:

— Ясно одно: в замок нос совать нельзя, там замка-то нет, зато сигнализация. И нос отхватит, и вообще нас с тобой зажопят сразу. Вообще, давай кругом поищем. — И он нырнул в кучу хлама. Не было Бурта минут двадцать, а прибежал он совсем с другой стороны, таща под мышкой два свитка:

— Вот ключевые файлы, но их всего два, а нужен еще третий… Постой, а ты ведь мусолил какую-то бумажку. Куда дел?

— Выкинул.

— Куда выкинул? А, вот, вижу, — и Бурт поднял с пола роман Якима Вороба, — точно, она! Ну и нюх у тебя, хозяин! Мозгов нет, зато нюх, как у керба!

Дмитрий промолчал. Он начинал бояться этого чебурашку с ключом вместо носа. Бурт водил своим носом-ключом вдоль мелких строчек, потом вдруг скомкал файл и выкинул:

— Больше не нужен. Все понятно, подожди, я сейчас, — и опять скрылся за кучей. Но вернулся почти сразу, таща два черных рабочих халата. — Держи, они там висят, отсюда не видно. Надевай.

Халат был тесным, рассчитанным, наверное, на атсана. Бурту его халат пришелся в самый раз.

— Вот, читай, — Бурт развернул перед Дмитрием второй ключевой файл. Это было что-то из области биологии:

«Разница между двумя популяциями одного вида может заключаться только в одном жесте — например, самцы крылатых бабуинов для жеста, выражающего несогласие, используют левую переднюю конечность, поддерживая ее правой, а самцы плавучих бабуинов используют для того же жеста задние конечности, поскольку вместо передних у них — плавники.»

— Ты понимаешь, о чем речь-то?

— Понимаю, — и Дмитрий, повернувшись к сундуку, продемонстрировал этот самый жест, известный, как выяснилось, не только у людей.

Сундук скрипнул, задрожал, но не открылся.

— Ну-ка, еще разок покажи… Только на меня не направляй, чудило! Это же боевая магия!

Дмитрий снова продемонстрировал жест сундуку. Бурт повторил движения Дмитрия.

— Да, — сказал он, — все верно. Но теперь нужно заклинаньице. А оно, я понимаю, здесь.

На третьем файле стоял гриф:

«Сакральная скатология. Опасно для жизни мерностью ниже 90.» Проглядев шедший ниже текст, Дмитрий всплеснул руками:

— Это же «Чердак офицера», я их знаю! Я им даже альбом помогал писать, вот эту самую песню.

— То есть, ты и мотив знаешь?

— Ну да! — Дмитрий напел мотив… И вдруг замер. Именно такой мотив звучал тогда, в зале испытаний, откуда Дмитрия прогнал атсан. Неспроста, ох, неспроста!

— Что стоишь, хозяин? Сон увидел? — Тормошил Дмитрия Бурт.

— Погоди. Эту песню, мою же запись, точно… Они ее крутили, когда свинчивали какую-то хрень из передка шваба.

Бурт присвистнул:

— Точно?

— Точно.

Бурт снова присвистнул. Потоптался на месте, промямлил:

— М-да… Конец всему.

— А что такое? — испугался Дмитрий.

Бурт посмотрел ему в глаза и тихо ответил:

— Атсаны поют универсальную открывалку и развинчивают шваба… Значит, они тоже доперли. Полковник раньше изобрел такую штуку, но решил молчать. Атсаны молчать не будут…

— Ты объяснишь мне, или нет?

Личико Бурта стало злым:

— Кочерыжки варят раскольник… Да ты, я смотрю, не падаешь в обморок. Правильно говорил один из ваших, Платоном звать. Он говорил, что невежды подобны богам: и те, и другие не стремятся к совершенству — правда, по противоположным прчинам. Ты, обезьяна, торчишь здесь уже Ру-Бьек знает, сколько времени, а до сих пор не слышал про раскольник?

Дмитрий ошалело помотал головой. Бурт вздохнул:

— Навар с яиц шваба. Не с тех, о которых ты подумал. С самых обычных. Шваб должен снести яйцо…

— Подожди, — перебил Дмитрий, — я читал о швабах кое-что. Они ведь живородящие.

— В том-то и дело. Про василиска ты хоть знаешь? Петух сносит яйцо, ну и так далее.

— Знаю…

— Так это чушь мандрагорья. Петух не может снести яйцо, а шваб может. Ежели постараться. Песенку спеть. Усек?

Дмитрий молча кивнул.

— Яйцо варят специальным образом, по-хитрому, — продолжал Бурт. — Единственное, что меня успокаивает: у атсанов всегда было туго с алхимией.

— Пусть тебя это не успокаивает, — мрачно ответил Дмитрий, — теперь на них пашет величайший алхимик всех времен и народов.