момент, когда это случится.

— Ну, так скажи мне, — ответила Кэлен, почти готовая вынести насилие, чтобы всё узнать.

Он медленно, коварно улыбнулся.

— Если скажу, это будет не по-настоящему. Слова будут пусты без понимания, без эмоций. Ты должна знать. Ты должна вспомнить, кто ты, должна знать всё, лишь тогда это будет настоящим насилием… и я подразумеваю, что это будет наихудшим насилием, которое ты испытаешь. Он будет видеть твоего ребёнка, как напоминание, как монстра.

Глядя на Кэлен, он медленно покачал головой, довольный размером своих намерений.

— Это случится, когда ты полностью осознаешь, кто ты, и это будет иметь для тебя значение. Всё это будет задевать тебя за живое, ранить и опозорит навсегда.

Внезапно он откатился в сторону. Кэлен наконец-то смогла нормально вздохнуть.

Он стиснул зубы, и схватил огромной ручищей её правую грудь.

— Не думай, что ты избежала всего, дорогая. Ты никуда ни денешься. Я прослежу, чтобы это было для тебя намного хуже, чем могло быть сегодня.

Он тихо засмеялся, сжимая её грудь.

— Так же хуже, как и для него.

Кэлен не могла понять, как что-то может быть ещё хуже, чем могло бы быть. Она могла предположить, что он, насильно мог внушить жертве чувство вины. Так считал Джегань, так думал Орден, что жертва виновна всегда.

Он неожиданно спихнул Кэлен с кровати. Она больно ударилась об пол, но падение немного ослабил мягкий ковёр.

Джегань посмотрел на неё.

— Будешь спать на полу, прямо здесь, у кровати. Позже, я возьму тебя в постель. — Он ухмыльнулся. — Когда твоя память вернётся, когда это уничтожит тебя. И тогда я дам тебе то, что заслуживаешь, то, что лишь я могу дать тебе, что только я могу сделать, чтобы разрушить твою жизнь… и его.

Келен легла на пол, боясь пошевелиться, опасаясь, что он изменит своё решение. Она почувствовала сильное облегчение, что этой ночью не придётся терпеть насилие.

Джегань устроился на краю кровати, ближе к Кэлен и стал разглядывать её беспокойными чёрными глазами. Он внезапно просунул свою большую ладонь ей между ног, и так неожиданно, что девушка вскрикнула. Он осклабился:

— И если обдумываешь, как бы улизнуть, или ещё хуже, что-нибудь сделать со мной, пока я сплю, то лучше забудь об этом. Ничего не получится. Ты надолго окажешься в палатках, позже, после того, как я обесчещу тебя. Я буду смотреть, как все эти люди будут иметь тебя там, где сейчас мои пальцы. Поняла?

Кэлен кивнула, чувствуя, как слеза скатывается по щеке.

— Если сдвинешься с ковра сегодня ночью, сила ошейника остановит тебя. Желаешь проверить?

Кэлен покачала головой, боясь, что голос не послушается её. Он убрал руку.

— Хорошо.

Она слышала, как Император перевернулся на бок, отвернувшись от неё. Кэлен лежала совершенно тихо, еле дыша. Она не совсем поняла, что произошло сегодня и что это значило. Только теперь она была ещё более одинока, чем когда-либо в жизни — по крайней мере, в той её части, которую помнила.

Странным образом она желала, чтобы Джегань изнасиловал её. Если бы это произошло, она не дрожала бы сейчас от страха, размышляя, что император имел в виду. Теперь она будет просыпаться каждое утро, не зная, вернётся ли память в этот день. Когда она всё вспомнит, то это каким-то образом сделает насилие хуже, сделает хуже всё, намного хуже.

Кэлен верила ему. Он жаждал, желал обладать ею, и она знала, как страстно он хотел этого. Он не остановился бы, если бы всё сказанное им не было правдой.

Кэлен осознала, что больше не хочет знать, кем является. Её прошлое только что стало слишком опасным, для того, чтобы помнить его. Если она узнает, то будет хуже. Лучше оставаться в забвении и оградить себя от этого.

Услышав ровное дыхание императора, а затем низкий гулкий храп, она потянулась и дрожащими пальцами одела трусы и остальную одежду.

Несмотря на то, что было лето, она тряслась от леденящего ужаса. Кэлен накрылась ближайшим ковром, лёжа у кровати. Она знала, что слова Джеганя о последствиях попытки побега лучше не проверять. Спасения не было. Такова её жизнь. Сейчас она лишь надеялась, что всё останется похороненным и забытым.

Если когда-нибудь она узнает, кем является, то жизнь станет бесконечно ужаснее. Нельзя позволить этому случиться. Она останется за чёрной пеленой. С этой ночи она станет новым человеком, уже не тем, которым была. Тот человек умер навсегда.

Её интересовало, кем был человек, о котором говорил Джегань. Страшно даже представить, что собирается сделать с ним император, и как возможно через нее уничтожить этого человека.

Она отогнала мысли прочь. Это её прошлое. Тот человек ушёл навсегда, и пусть так и останется. От глубокого одиночества и отчаяния, Кэлен свернулась в комочек и заплакала, вздрагивая от рыданий.

Ричард ошеломлённо разглядывал освещённую луной местность. Лишь единственный лучик света способен был пробиться сквозь туманную тьму. Кэлен. Он тосковал по ней. Он так устал от этой смертельной борьбы, от своих бесконечных стараний, от безуспешных попыток. Он жаждал вернуть её, снова жить с ней рядом. Снова обнять её… хотя бы обнять.

Ричарду вспомнился один давний вечер. Тогда Кэлен вынуждена была держать в тайне от него то, что она Мать-Исповедница, и от этого чувствовала себя отчаянно одинокой и несчастной. В тот вечер она попросила его обнять её. Просто обнять. Он помнил боль в её голосе, когда она отчаянно нуждалась в ком- то, кто успокоил и защитил её. И теперь он отдал бы всё, что угодно, чтобы сделать это снова.

— Стой, — прошипел где-то внутри него странный голос. — Жди.

Ричард остановился. Он с трудом пытался понять, что происходит. В позе ведьмы ясно читалось напряжение — она напоминала птицу, замершую со вскинутой головой и напряжёнными крыльями. Ричарда охватило тяжёлое оцепенение, которое не позволяло рассуждать ясно. В поведении человека чувствовалась невероятная агрессия, скрытая, но внушающая страх.

Наконец Ричарду удалось избавиться от беспокойства в достаточной степени, чтобы попытаться разобраться в происходящем. В лунном свете он начал различать то же, что видела Сикс: вся долина превратилась в один огромный лагерь. Сейчас, в середине ночи, там было относительно спокойно. Тем не менее, даже теперь лагерь излучал ядовитые испарения, внушающие невероятное беспокойство.

Но было там что-то ещё. Вдалеке, за лагерем высился замок. Ричарду даже показалось, что он узнаёт его.

— Шевелись, — прошипела Сикс, скользнув мимо него.

Ричард потащился следом, снова погружаясь в туман безразличия, где мог думать лишь об одном — о Кэлен. Казалось, они уже несколько часов идут по равнине сквозь мёртвую тишину ночи. Сикс двигалась бесшумно, словно змея: движение, остановка, снова движение, ориентируясь на еле заметные следы в этом густом лесу. Запах бальзамника и ели действовал на Ричарда успокаивающе, а мох и папоротники будили воспоминания детства.

Радость от пребывания в лесу быстро испарилась, едва они ступили на мощёные городские улицы и пошли между тёмных зданий и запертых лавок. На пути им пару раз попались дозорные, вооружённые пиками. У Ричарда возникло ощущение, что всё это — сон, выдумка, игра воображения. Он почти ожидал, что если попытаться вообразить себе лес, вокруг тут же появится лес.

Он попытался вообразить Кэлен. Она не появилась.