больше, потому что это происходит с опозданием на целый год!

С этими словами он исчез в своей гардеробной. Энджи вздрогнула, услышав, как захлопнулась за ним дверь в ванную.

Энджи истерично захохотала. Это была их самая крупная ссора. И они ссорились, стоя друг против друга совершенно голые. Какое безумие на них нашло?

Она прошла через гардеробную и тоже с треском закрыла за собой дверь в ванную.

Неужели он сказал правду? Но разве ему можно было верить?

Она отказывалась это делать, потому что тогда месяцы ее одиночества превратились бы в жестокую, невосполнимую потерю.

Она вошла в душ, а потом тут же вышла и вернулась обратно в спальню. Их кровать выглядела как поле битвы. Энджи поправила подушки и одеяло, прокручивая в голове то, что произошло.

Потом она остановилась.

Энджи, так где же твои возвышенные моральные принципы? Она поежилась, подумав о том, что только что позволила ему довести ее до исступления, вместе с тем веря, что он обманул ее.

Она снова вернулась в гардеробную. Подняла с пола свой халат и полотенце Роке, которое прижала к себе, вдыхая его запах. Слезы сдавили ее горло.

Если он сказал ей правду, тогда он действительно заслуживал быть отомщенным.

А она заслуживала самого ужасного наказания.

Двенадцать долгих одиноких месяцев, которые…

Но вдруг она вспомнила кое-что, что развернуло ход ее мыслей.

Кого он вздумал обманывать?

Она посмотрела вокруг в поисках своей сумки. Но ее нигде не было. Энджи в отчаянии заметалась по гардеробной. Она натянула длинный черный свитер и вернулась в спальню.

Роке как раз выходил из ванной. Увидев ее, он замер от удивления.

— Я хочу знать, где моя сумка, — потребовала Энджи.

Несколько минут он молча смотрел на нее. На ее мешковатый черный свитер, только наполовину скрывавший ее длинные стройные ноги, на то, как она сложила руки на груди. Ее глаза вспыхивали зелеными льдинками. Роке обрадовался, что его бедра были обернуты полотенцем, которое скрыло немедленно последовавшую эрекцию.

— Не имею ни малейшего понятия, — безразлично ответил он.

— Я не могу ее найти. Я положила ее в пакет с логотипом «Харродс» и видела, что он лежал на заднем сиденье внедорожника. Там лежат мои вещи. Если моя сумка не у тебя… Тогда позвони кому-нибудь и уточни, куда она подевалась.

Роке потянулся за футболкой:

— Сейчас уже поздно. И внизу никого нет. Ложись спать. Мы поищем ее завтра утром.

— Я хочу получить свои вещи прямо сейчас, — упрямо заявила Энджи.

— Но я не могу их тебе дать! — в свою очередь разозлился Роке.

Он отбросил полотенце и надел джинсы. Энджи окинула его быстрым взглядом и почувствовала себя неловко при виде его возбужденной плоти. Она тут же отвернулась и побежала обратно в свою гардеробную. Она яростно принялась искать пакет, вещи разлетались по сторонам. Через несколько минут на пороге появился Роке.

Энджи не смотрела на него и продолжала поиски.

— Объясни, для чего тебе нужна эта сумка, — резко спросил он.

— Мне нужен мой телефон.

— Опять убегаешь от меня, Энджи? — вздохнул Роке. — Надеешься вызвать такси? Но мы не в Лондоне. И такси не появится у крыльца через пять минут.

— Если бы я собиралась бросить тебя, я бы просто ушла, даже пешком. — Она поднялась и холодно посмотрела на него. — Я не могу уйти. Я должна думать о благополучии своего брата. Мне нужен телефон, чтобы ты перестал мне лгать.

— Ничего не понимаю.

— Конечно, не понимаешь.

Наконец она нашла пакет, спрятанный за парой длинных черных зимних сапог, и присела, чтобы вытащить его. Подойдя к туалетному столику, она высыпала все содержимое сумки на стол, нашла в этой куче свой телефон и быстро начала нажимать кнопки, возвращаясь к тому месту, где стоял Роке.

— Послушай, — предложила она, протягивая ему телефон. Потом она отвернулась, чтобы не смотреть на него, пока он слушал запись.

Это была Надя. Она подтверждала то, о чем год назад писали все газеты. Она позвонила Энджи и оставила свое сообщение, в котором живописала и другие ночи, проведенные с Роке, пока Энджи не было дома.

Даже не глядя на него, она знала, когда запись закончилась. Энджи подождала, пока он опустит трубку.

— Я оставила это как доказательство. На случай, если мне придется подвергнуться унижению и предоставить ее своим адвокатам как причину нашего раз… Если ты хочешь удалить запись, — прервала она саму себя, увидев, как Роке лихорадочно принялся нажимать кнопки телефона, — вынуждена тебя разочаровать, поставив в известность, что я сделала много копий.

— Энджи…

— Как ты сказал, — перебила она его, — мы делаем это, опоздав на целый год.

Забрав у него телефон, она развернулась и направилась прочь от него.

— Но она врет, — запротестовал Роке. — Это имело место только в ее больном воображении.

— Думаю, теперь это не имеет никакого значения. — Энджи положила телефон обратно на кучу вещей, которые вытряхнула из своей сумки. — Если ты говоришь правду, ты только что получил возможность расплатиться со мной. Если Надя говорит правду, я полагаю, что получила свою возможность расплатиться с тобой, когда выбросила тебя из своей жизни.

Сложив руки на груди, она повернулась к нему. Он выглядел… потрясенным. Может быть, даже немного побледневшим. Куда подевалась вся его заносчивость и высокомерие? Но Энджи почему-то не обрадовалась.

— И теперь ты вернулась…

Энджи нахмурилась, потому что ей не понравилось, как он это сказал. Ей показалось, что он скорее размышляет вслух, чем обращается к ней. Он заморгал, как будто пытался сфокусироваться.

— Знаешь что, Энджи? Мне стыдно за тебя!

Такой неожиданный поворот поверг ее в изумление.

Роке развернулся и собрался выйти из комнаты, но передумал и снова повернулся к ней.

— Я твой муж! Но ты предпочла поверить этому! — Он бросил презрительный взгляд на ее телефон. — Ты поверила бредням этого ничтожества, этой дряни, которая хотела поссорить нас, но не дала мне права объясниться и защитить свою честь!

— Я читала газеты…

— И получила это дурацкое сообщение, которое, судя по всему, ты носишь с тех пор, как власяницу, в знак своего смирения!

Энджи побледнела, потому что услышала правду в его словах.

— Но ты ведь сам сказал, что найдешь кого-нибудь, кто займет мое место. Ты…

— А ты все равно сделала выбор в пользу своего брата.

— Я передумала и вернулась обратно…

— Какое совпадение, — грубо оборвал ее Роке. — Ты передумала, и это было твое право… Так же как и мое. Я тоже мог передумать искать тебе замену.

— Как неоригинально, — презрительно бросила Энджи. — Я собственными глазами видела, как ты ее целовал!

— Признаю, — спокойно ответил он. — Да, здесь я виноват. Но ты ведь тоже проделала половину пути, прежде чем передумать и вернуться обратно.

Потрясенная, Энджи замолчала, отчетливо увидев параллельность их поступков. Роке говорил, что он принялся исполнять свою угрозу, но, поцеловав Надю, изменил свое решение. Он передумал заходить дальше.

Ее губы задрожали, а руки безвольно опустились вдоль тела. Она пыталась найти какую-то зацепку, чтобы обвинить его и оправдать себя, но ничего не нашла.

Словно догадавшись об этом, Роке кивнул, еще раз с отвращением посмотрел на ее телефон и вышел из комнаты.

Энджи не могла пошевелиться. Ее как будто окатили ледяной водой.

Неужели он говорил правду?

Она не могла смириться с тем, что Роке вот так запросто разрушил ее абсолютную веру в ее собственную версию произошедшего. Столько времени она была уверена в своей правоте. Ей просто необходимо найти хоть какую-то брешь в его доспехах, а иначе правда окажется на стороне Роке!

Он ничуть не сомневался по поводу сообщения Нади, за которое Энджи на самом деле ухватилась, как за какую-то власяницу покаяния. Ее пробирал озноб. Она схватила телефон и быстро удалила сообщение Нади, а потом швырнула телефон подальше от себя, как будто он обжигал ей пальцы.

Она услышала звук за хлопнувшейся двери, которая вела к выходу из их апартаментов.

Энджи осталась одна, терзаемая обидой. Он ушел, чтобы выплеснуть свой гнев на второй половине дома. Сначала она хотела броситься за ним вдогонку, но потом благоразумие взяло верх, и она решила дать ему время успокоиться.

Им двоим нужно было время, чтобы остыть.

В довершение всего в поисках своей ночной сорочки она открыла не тот ящик, и ее взгляд упал на белую оберточную бумагу, в которой находилось что-то очень мягкое. К свертку был аккуратно прикреплен красиво подписанный ярлычок.

«Первая шаль моего ребенка. Сделано Анджелиной де Кальвос», — прочитала она, и ее сердце болезненно сжалось…

Дрожащими руками она потянулась к свертку, осторожно взяла его и положила на комод сверху. Она не хотела смотреть, что внутри. Ей казалось, что, если она сделает это, ее сердце просто-напросто не выдержит. Но, постояв так несколько секунд, она принялась аккуратно разворачивать бумагу и потом остановилась, чувствуя, как оцепенение сковывает все ее тело.

Наполовину законченная, связанная из тончайшей белоснежной пряжи шаль была ее первым изделием, связанным крючком. Она потратила много часов, аккуратно сплетая красивый кружевной узор, чтобы потом снова расплести кусок, когда понимала, что где-то допустила ошибку.

Энджи увидела себя, сидящей, поджав ноги к груди, в потрепанном кресле в крошечном коттедже в Котсуолде, куда