В Лилибее произошла и другая в высшей степени удивительная история. Веррес узнал, что у одного из тамошних жителей Диодора очень много изделий прекрасной работы, в том числе замечательные серебряные кубки. Он немедленно потребовал это серебро себе. Но Диодор отвечал, что серебра у него при себе нет — он оставил его в городе Мелите. А Мелита была вне Сицилии, то есть находилась не во власти Верреса. И что же? Наместник, не долго думая, отправляет гонцов в Мелиту и требует себе серебро! Но Диодор не стал дожидаться конца этой истории. По примеру Гераклия, Эпикрата и многих других, он бежал в Рим.
Узнав о его исчезновении, наместник плакал как ребенок. Он кричал, что его обидели, ограбили, отняли серебро. Наконец он несколько успокоился и прибег к своему коронному номеру — какой-то очередной агент Тимархида возбудил против Диодора судебное дело. «По всей Сицилии разнеслась весть, что из-за страсти к резному серебру людей обвиняют в уголовных преступлениях». Тем временем Диодор достиг Рима. Весть о его деле облетела столицу. Веррес получил письмо от своего отца. «Все знают об этом, все возмущены. В своем ли ты уме?» — вопрошал тот. Веррес был испуган и тотчас замял дело
Но что перечислять граждан, которых Веррес ограбил и у которых отнял вазу или кубки? Не угодно ли посмотреть, как он ограбил целые города?
Есть в Сицилии на самом побережье небольшой городок Галунтия. «Приблизившись к Галунтии, наш трудолюбивый и добросовестный наместник не пожелал лично войти в город, так как подъем был труден и крут, а распорядился призвать к себе галунтийца Архагата… Ему он велел немедленно снести к берегу моря все резное серебро равно и коринфские вазы, находящиеся в Галунтии». Удрученный Архагат взобрался в город и объявил согражданам печальную весть. «Опасность была велика: сам тиран не уходил дальше, а все ждал под городом, лежа в носилках у моря… Можете себе представить, какая беготня началась в городе, какие крики, какой плач женщин; кто увидел бы это, мог подумать, что троянского коня ввезли в город, что город взят. Здесь уносят вазы без футляров, там вырывают сосуды из рук женщин, во многих местах ломают двери, сбивают замки… Все было доставлено Верресу; на сцену явились братья-кибираты». Добыча была собрана и увезена морем.
Так же он обобрал Катину, Центурипы и Агирии.
— Видела ли когда-либо, судьи, какая-либо провинция такую метлу? Случалось, правда, что наместники, сговорившись с магистратами общин, в строжайшей тайне укрывали какой-либо кусок общественной казны… и все-таки они подвергались осуждению.
Но Веррес презирал подобные недостойные уловки, такую низкую трусость — он вел себя уверенно, смело, как настоящий пират
Несколько иначе разворачивались события в городе Агригенте. Там был храм Геракла. Внутри находилась медная статуя бога. В свое время она привела Цицерона в восхищение. Это, говорит он, было «едва ли не самое прекрасное изо всех произведений искусства, виденных мной». Тысячи паломников ежедневно приходили к этой статуе, так что губы и подбородок ее были стерты — так много людей ее целовали. Когда Веррес узнал об этом, у него даже глаза разгорелись — ему захотелось немедленно приобрести статую для своей коллекции.
Но беда в том, что в городе жило много римлян, «людей дельных и честных, которые живут с коренными агригентинцами душа в душу». Они были возмущены долготерпением греков и с гневом спрашивали, до каких пор намерены они выносить это хамство и неужели не могут дать Верресу достойный отпор. Сами они, во всяком случае, мириться с этим не намерены. Эти речи взволновали греков. И вскоре наместник понял, что здесь ничего подобного Галунтии, Катине или Агирии не получится. Но и отступать он не собирался.
Глухой ночью у храма неожиданно появляется шайка рабов с ломами, дубинами и факелами в руках. Во главе их идет наш старый знакомец Тимархид. Ночные сторожа попытались было остановить грабителей, но их избили дубинами. Двери взломали и налетчики с рычагами в руках устремились к статуе. Между тем на истошные вопли сторожей стал сбегаться народ, поднялась тревога. Вскоре весь город, как один человек, встал на защиту святыни. Лишь только подручные Тимархида приблизились к статуе, как в храм ворвались люди, греки и римляне. На грабителей посыпался град камней. «Ночные воины нашего знаменитого полководца обращаются в бегство». Наутро о ночном налете вспоминали со смехом. Говорили, что это тринадцатый подвиг Геракла — после эрифманского вепря он одолел и эту свинью
Пример Агригента воодушевил сицилийцев. Жители маленького городка Ассора не дали своих богов Верресу. Сцена в Ахригенте повторилась в точности. Опять, когда город погрузился в сон, возле храма появился вооруженный отряд взломщиков. На сей раз его вели братья-кибираты. Однако сторожа, заметив их, дали трубой знак тревоги. Сбежались жители. Кибираты со своим отрядом обратились в позорное бегство
Нет, это было уже не хобби, а настоящая мания. В Катине находился храм Цереры, богини- покровительницы Сицилии. Внутри в святая святых стояла ее статуя. Храм был запретен для мужчин. Ни один из них не смел приблизиться даже к его порогу, не говоря уж о том, чтобы заглянуть внутрь. Статуя богини не просто была окутана для них непроницаемой тайной — никто из мужчин вообще не знал о ее существовании. И что же? Ночью банда Верреса совершает налет на храм и похищает богиню! Тут даже нельзя сказать, что красота статуи соблазнила Верреса — поистине он крал из любви к искусству!
Сицилийские
Да, преступления Верреса были вопиющи и никакой Гортензий не в силах был его обелить. Имелся лишь один пункт, где можно было опасаться всплеска красноречия «Короля судов». Дело в том, что Верреса считали хорошим полководцем. Говорили, что это он спас Сицилию от банд рабов, то есть армии Спартака, и союзных им пиратов. Эта слава поистине окружала наместника как стена. Цицерон заранее представлял себе, как Гортензий, встав в картинную позу, начнет говорить, как опишет он бедствия, ужасы войны и изумительные подвиги Верреса. Невольно вспоминался великий оратор Антоний. Он защищал некогда Мания Аквилия, друга и боевого товарища Мария. То был действительно храбрый воин, но человек бесчестный и алчный. Антоний долго с жаром говорил о его подвигах и вдруг резким движением сорвал тогу с Аквилия, и все увидали его обнаженную грудь, буквально испещренную старыми рубцами. Судьи почувствовали стыд перед этим старым солдатом, который всю жизнь проливал кровь за Рим
Так давайте же, говорит Цицерон, рассмотрим боевые подвиги Верреса. Давайте исследуем, как решительно и энергично он готовился к войне и защищал остров. Для этого нужно узнать, как проводил он время, начиная с зимы до конца года.
Зимой по острову гуляют пронзительные ветры, на море бушуют бури, поэтому передвигаться по острову трудно, просто мучительно. И предусмотрительный наместник нашел прекрасное средство, чтобы облегчить эти переходы. Он попросту не высовывал носу из Сиракуз. И он поступал очень мудро. В Сиракузах мягкий теплый климат, нет ни вихрей, ни смерчей. Доблестный полководец почти не выходил из дома и целый день лежал на пиршественном ложе.
Может быть, кто-нибудь обвинит его в бездеятельности, лени? Они не правы. Только наступала весна и начинало пригревать солнце, храбрый воин «всецело отдавался труду и разъездам и обнаруживал при этом замечательную неутомимость и энергию». Двигался, правда, он несколько своеобразно. Не верхом, как другие наместники, нет. «Как некогда фиванских царей, его несли в носилках восьмеро рабов, причем он лежал на набитых розами подушках из прозрачной мелитской ткани, имея один венок на голове, другой вокруг шеи и вдыхая сверх того запах роз из нежной, как пух, сеточки. Таков был марш; когда он кончался и был достигнут город, его на тех же носилках вносили прямо в спальню». Сюда к нему и являлись просители, истцы и ответчики. «Посвятив таким образом некоторую долю проводимого им в спальне времени творению суда и расправы сообразно с предлагаемой… взяткой — он считал остаток дня
