скорее на придворного.

— Учитывая его стоимость, я хочу сказать.

— Ах да, стоимость.

Он наблюдал за ней с каким-то ошеломлением на лице. Под его взглядом она стала неуклюжей, поэтому отпустила ремень слишком быстро. Он соскользнул с табурета на пол, но она не обратила на это внимания. Развернувшись, она начала дергать застежку его дублета.

— Я признаю, что вы представляете собой более приятного слугу, чем Дэвид, но я бы хотел знать причину этого, — сказал он с хрипотцой в голосе.

Она только мельком взглянула на него:

— Это не больше, чем то, что я должна делать для ваших гостей, когда поселюсь в Брэсфорде как хозяйка.

— Кто сказал?

— Моя мама говорила, прежде чем умерла, а также монахини, которые обучали меня моим обязанностям.

— Но я надеюсь, не тогда, когда вы тоже раздеты.

— Нет.

— Хорошо. — Он поймал ее руки, останавливая ее попытки. Быстро расстегнув застежку, передернув плечами, снял дублет и бросил его к поясу, затем отошел к табурету, который стоял

рядом с ванной. Не останавливаясь, он сел на него и вытянул одну ногу. Он ждал с вызовом в серебристых глубинах глаз.

Изабель поняла: он хотел посмотреть, будет ли она расстегивать пуговицы, которые держали его рейтузы. Они были заправлены в петли снизу рубашки, поэтому находились на изгибе, где его торс переходил в мускулистые бедра. Единственным способом дотянуться до них было встать на колени.

Что ж, раз она начала это, то должна продолжать.

Решившись, она преклонила перед ним колени. Он сразу же усадил ее между своих расставленных бедер, охватив ее локти. Он притянул ее ближе, так что она неуклюже переминалась на коленях с тяжелой золотой цепью, качающейся взад-вперед между ее грудей.

Она была окружена, сидя в запахах дыма, теплого шелка и мужского мускуса, которые не были неприятны. Достаточно странно, но она чувствовала поддержку вместо угрозы. Однако она не должна мешкать. Лучшим способом вырваться было закончить свою задачу. Она принялась отстегивать ряд петель, которые держали верх рейтуз.

В комнате стояла тишина, которую нарушали потрескивание пламени на фитиле свечи, топот копыт где-то за стенами, когда группа всадников проскакала по поручению короля, пьяное пение из таверны в этом городе, переполненном кабаками. Сердце билось так сильно, что казалось, оно сотрясает все ее тело. Пальцы путались. Локти Изабель касались тугой мускулатуры его бедер, покрытых рейтузами. Она чувствовала их жар даже через сорочку.

Сколько же требуется пуговиц, чтобы удержать мужские рейтузы? Казалось их тысячи.

Протянув руку небрежным жестом, Рэнд потер кончиком пальца ее сосок, который проступал через мягкий лен сорочки.

— Так это только ради меня?

Ее тело предательски напряглось под его лаской, сосок превратился в маленький, твердый узелок. Недовольство этим нежелательным откликом окрасило ее ответ:

— Вряд ли. Это обычное дело снимать лишнюю одежду в приватной обстановке.

Он убрал руку, веселье в его взгляде потухло.

— Я не думаю, что мне бы хотелось делить с кем-то внимание моей жены. Достаточно будет послать служанку, чтобы поухаживать за моими гостями.

— Она не будет в безопасности, тогда как жену своего хозяина гость не обесчестит.

— Послать старую и уродливую служанку, — сказал он.

Она была бы рада подчиниться. Перспектива ухаживать за

всеми подряд ее не привлекала.

— Как вам будет угодно.

— Сейчас я воняю как боров, поджаренный на огне. Вы еще

не закончили?

Он прекрасно знал, что ей еще осталось расстегнуть пуговицы сзади. Сжав челюсти, она потянулась, чтобы расстегнуть их, когда он встал с табурета. Затем она стянула и вывернула его рейтузы наизнанку, как будто сняла шкуру с животного, и села на пятки.

Он улыбнулся ей с коварным блеском в глазах, изучая ее разгоряченное лицо. Мгновение спустя он скрестил руки и снял рубашку через голову.

Внезапно он стал почти обнаженным, только свободно одетые брэ служили прикрытием. Он был близко, так близко. Его твердая грудь вздымалась, как стена перед ней, рифленая поверхность его мышц, плоский живот, высеченные изгибы его ног находились в нескольких дюймах от нее. Легкомысленное чувство охватило ее. Все, что ей надо было сделать, — опустить его брэ и протянуть руки...

— У меня жажда, как у любимцев дьявола, — сказал он, его голос был грубым. — В кувшине есть вино?

Она почувствовала облегчение, получив повод отойти от него подальше. Положив руки ему на бедра, она приготовилась оттолкнуться и встать, так радуясь свободе, не заметив, что использовала в качестве опоры.

Рэнд вдохнул со свистом. Она встретилась с ним взглядом, широко раскрыв глаза от беспокойства, испугавшись, что причинила ему боль.

Мужчина выглядел так, как будто испытывал муки. Его челюсти были крепко сжаты, капельки пота выступили над верней губой. Порез на лбу вздулся, вена пульсировала на виске. Он посмотрел вниз.

Она проследила за его взглядом, где ее пальцы касались передней части брэ около соединения бедер. Ее бросило в жар, когда она разглядела твердую продолговатую форму, вырисовавшуюся там, осознала что ее большие пальцы охватили с двух сторон.

С резким толчком она встала на ноги. Быстро повернувшись, она подошла к подносу с вином. Ее руки так сильно дрожали, что кувшин ударялся о край серебряного кубка, пока она наливала.

Она спросила первое, что пришло в голову, лишь бы отвлечься от смущения, вызванного тем, что только произошло между ними:

— Вы нашли Леона? — пролепетала она, не смотря на Рэнда. — Он сказал, что что-то пошло не так?

Он ответил не сразу. Однако когда он заговорил, слова были ровными, без интонаций:

— Что заставляет вас думать, что что-то пошло не так?

Она поставила кувшин, подняла полный кубок:

— Для меня непостижимо, как может быть иначе. Он никогда бы не причинил вреда королеве.

— Так Ее Величество и сказала. Однако Генрих думает иначе.

Когда она повернулась с вином, она увидела, что он спустил

брэ и как раз залезал в ванну. Кубок задрожал в ее руке, пока она усилием воли не уняла дрожь. Она глубоко вдохнула один раз, дважды. Да что это с ней? Вид обнаженного мужчины не должен так волновать ее. Другие женщины выдерживали это, не будучи ошеломленными до идиотизма.

О, он был потрясающим в своей наготе! Более совершенным, чем любая статуя святого мученика. Его тело было таким твердым, как и дерево, из которого вырезаны эти изваяния. Как и эти святые, он был отмечен страданием. Белая полоса, которая проходила по диагонали через одну руку, выглядела как старый порез от меча, на его ногах было в избытке шрамов. Его спина была отмечена уродливым кровоподтеком размером со щит, а под ним были видны многочисленные белые перекрещивающиеся линии, которые могли быть нанесены только кнутом.

Разглядывая эти свидетельства битв, боли, отваги, Изабель почувствовала внутри себя странную перемену чувств. Он так отличался от женской компании, которую она знала лучше всего, ее сестер и монахинь, которые учили ее латыни, арифметике и письму, вышиванию и искусству хранения продуктов. Он был больше, тяжелее, с длинными костями, которые, должно быть, сделаны из стали, так как