продолжил их кровную линию. Для короля это было главным. Более того, набожность и суеверие ходили рука об руку везде, но особенно при дворе — не было ничего необычного в том, чтобы молиться на коленях в один час и посещать астролога в следующий. Генрих мог легко верить в одно и то же время, что он правит волей Божьей и что пол его ребенка можно предсказать. Если он думал, что нерожденный наследник трона находится в опасности, он бы сделал все, чтобы защитить его.

Зачем король вызвал Брэсфорда в суд по обвинению в убийстве? Было ли это простой формальностью правопорядка, представление, призванное успокоить слухи об убийстве? Или Генрих действительно собирался казнить его за то, что Брэсфорд выполнил приказ, который он же сам и дал? Изабель не могла радоваться в любом случае. Это означало, что она была обручена с человеком, который мог убить новорожденного ребенка. Это предположение отнюдь не прибавило ей радости.

В этот момент послышался тихий стук в дверь. Гвинн чопорно подошла к двери, чтобы ее открыть.

За дверью стоял Брэсфорд. Он поклонился, когда Изабель пошла вперед, чтобы встать рядом с Гвинн.

— Прошу прощения, леди Изабель, — сказал он глубоким размеренным голосом. — Я бы не побеспокоил вас, но нас вызывают к королю, вас и меня. Он ждет нас в Звездной палате.

* * *

Рэнд хорошо понимал, что ему и Изабель не дали времени, чтобы поесть перед аудиенцией у Генриха. Он чувствовал, что ему повезло, что ему позволили хотя бы умыться и сменить одежду. Уступка была сделана из-за Изабель, он был почти уверен. Был бы он один, ему бы приказали явиться к королю уставшим, голодным, воняющим потом и лошадьми и грязным после нескольких дней путешествия. Генрих не был терпеливым человеком.

Рэнд послал попросить, чтобы Изабель освободили от аудиенции. Это была не просто забота о ее благополучии. Гордость ему не позволяла, чтобы она стала свидетельницей его унижения и наказания. Кроме того, ее могли посвятить в дела, знать о которых было для нее опасно. Она была мало искушенной в дворцовых интригах.

Его просьба была отклонена. Генрих хотел видеть их обоих, и все тут.

Вместе они проходили через бесконечные ворота, внутренние дворы со сводчатыми галереями и проходные комнаты, которые вели в личные апартаменты короля. Ее рука лежала на его запястье. Его черты были спокойными, но ее пальцы жгли его, как раскаленное клеймо.

Так называемая Звездная палата представляла собой длинный зал со стенами, обшитыми панелями, которые местами смягчали гобелены, изображающие библейские сцены, и очень высоким сводчатым потолком, разрисованным золотыми звездами на синем фоне. Именно здесь Генрих встречался с самыми доверенными советниками, чтобы вершить правосудие по делам не публичной природы. Когда они вошли, король стоял у окна: высокий мужчина с узким лицом, тонкими, но чувственными губами и неприступным выражением лица. Он был одет в сверкающую серую шелковистую дамастную ткань поверх белой шелковой рубашки, черные рейтузы и черные кожаные сапоги. В знак конфиденциальной природы их аудиенции на его длинных светлых волосах не было короны, а только серая шерстяная шляпа с загнутыми полями, заколотыми золотыми розетками.

Когда о них было доложено, Генрих оставил женщину и двух мужчин, с которыми он совещался. Прошагав через комнату с изящной белой борзой, следующей по пятам, он уселся на тяжелый стул с подушками и атласным балдахином в выбранных им зеленом и белом цветах, который стоял на низком каменном возвышении в дальнем конце комнаты. Непринужденно сидя с собакой в ногах, он ждал, пока они подошли к нему.

— Мы рады видеть, что вы наконец прибыли, — сказал он после того, как они застыли в поклоне и реверансе, и махнул им, разрешая выпрямиться. — Мы надеемся, путешествие не было утомительным?

— Если и так, причиной тому была спешка выполнить ваш приказ, — ответил Рэнд. Он не мог привыкнуть к использованию Генрихом королевского «мы» после тех лет намного менее формального обращения в изгнании. Он часто удивлялся тому, что Генрих так быстро освоился с ним.

— Но наше повеление не страшит вас, мы надеемся?

Король собирался перейти прямо к делу, понял Рэнд, нахмурившись. Это не сулило легкого окончания разбирательства.

— Совсем нет, Ваше Величество.

Повисла небольшая пауза. Рэнд быстро взглянул на остальных, кто подошел, чтобы присоединиться к ним, встав по обе стороны от импровизированного трона Генриха. Леди была его матерью Маргарет Бофор, герцогиней Ричмонда и Дерби — маленькая и довольно строгая фигура в своем привычном черном платье, похожем на монашеское, и головном уборе в виде фронтона с белыми лентами вокруг лица. Ее кивок в знак частного приветствия символизировал многие годы их совместной работы на благо Генриха. Рядом с ней Рэнд увидел приземистую фигуру Джона Мортона, бывшего епископа Илая и нынешнего канцлера Англии, а лицом к ней стоял Реджинальд Брэй, нормандец, который был недавно назначен Канцлером палатината и герцогства Ланкастер. Никто из них не улыбнулся.

— Мне нечего бояться, — твердо повторил Рэнд, — не имею ни малейшего представления о причине обвинения, выдвинутого против меня.

Генрих поджал губы на мгновение, прежде чем сделать небольшой жест одной рукой:

— Вы недавно развлекали гостью, посланную к вам, чтобы получить защиту и помощь при родах. Нам сказали, что она больше не с вами. У вас есть сведения об этой леди, которые вы бы хотели сообщить нам?

Смертельный ужас шевельнулся внутри Рэнда при этом заявлении. Он почувствовал, как рядом с ним вздрогнула Изабель, но не мог уделить ей внимание, чтобы понять, как она восприняла обвинение.

— К сожалению, нет, сир, — ответил он тоном таким ровным, каким мог заставить себя говорить. — Леди оставалась со мной в течение семи недель и родила ребенка в срок. Когда последний раз я ее видел, она была веселая и энергичная и направлялась к вам.

— К нам?

— Под охраной ваших воинов, посланных сопровождать ее в особняк, пожалованный ей в качестве награды за родовые муки.

Король нахмурился:

— Следите за тем, что говорите, Брэсфорд. Мы не посылали никакой стражи.

Рядом с Рэндом Изабель сделала свистящий вдох. Он не мог винить ее, поскольку чувствовал, как будто таран глухо ударил его в живот. Посмотрев вниз, он увидел, что ее глаза были широко распахнуты и ее нежные карминовые губы были раскрыты, хотя она сразу же вернула своему лицу безразличное выражение, когда встретилась с ним взглядом.

Она стояла с величественной гордостью аристократки до корней волос в платье из темно-золотого бархата почти того же оттенка, что и ее волосы, которое открывало край сорочки, вышитый золотой нитью по вырезу и краям рукавов. Ее чепец был таким же, как и края вуали, которые доходили до локтей. Грудь Рэнда наполнилась странной гордостью за то, что она была рядом с ним.

— Клянусь честью, сир, отряд воинов пришел за ней, — ответил он наконец.

— А младенец?

— Был с ней, конечно, у нее на руках. Я бы послал, чтобы оповестить вас о ее отъезде, но сообщение, доставленное капитаном вашей стражи, запрещало коммуникацию для соблюдения осторожности. Кроме того, я думал, что вы уже знали.

— Да. Мы понимаем, что вы хотите сказать. Тем не менее мы получили другой отчет от человека, который следит за северным регионом нашего королевства. Он дополняет слух, переданный нам вторым источником.

Король сделал паузу, его взгляд был непроницаем. Рэнд, встретившись с его бледно-голубыми глазами и изучая продолговатое лицо с квадратным подбородком и маленькой красной родинкой у рта, почувствовал, что его сердце бьется где-то в ребрах.

— Могу я спросить, — сказал он спустя бесконечное мгновение, — что это был за слух?

Генрих наклонился вперед, поставив локти на подлокотники своего стула.

— В ту ночь, когда эта леди мучилась родами, у нее возникли осложнения. Вы послали за повитухой, которая была знакома с такими осложнениями. Мы пока что правильно говорим?