— Отлично, — сказал Кристофер Робин. — Это просто отлично.

— Ну да, я понимаю, что это отлично, Кристофер Робин, — сказал Пух. — Только вода — там, а мы — здесь…

— Но у нас есть ведро, — напомнил Кристофер Робин. — Мы опустим ведро, вода наберется в него, и мы его вытянем.

Все радостно загалдели, а Пух сказал:

— Вот что значит — иметь мозги!

Кристофер Робин ласково засмеялся:

— Глупенький мой мишка! — и начал опускать ведро.

Все смотрели, как раскручивается цепь, лебедка вращалась с таким грохотом, словно кто-то колотил сразу в сто кастрюль. Вдруг все остановилось — и ведро остановилось, и лебедка, и шум.

— Машины! — проворчал Иа-Иа. — Современные изобретения! Какой от них толк! Вечно их нахваливают, а они никогда не работают так, как положено.

— Что-то мешает, — сказал Кристофер Робин. — Камешек добрался до воды, а ведро — нет. Нам нужен… — Он оглядел всех, откашлялся и продолжил: — Нам нужен храбрец, который отважится спуститься в ведре, убрать преграду и набрать воду.

Все молчали, только ветер шумел в соснах, да где-то высоко гудели пчелы.

— Конечно, этот храбрец должен быть не только отважным, но и маленьким.

Снова повисло долгое молчание. Пятачок поднял глаза и заметил, что все смотрят на него.

— Ой, мамочки, — пропищал он. — Почему вы так на меня смотрите? — Пятачок, конечно же, понял почему. — Ой, мамочки, — повторил он. — Ой, мамочки!

А потом он молча полез в ведро. Ведро скрыло его целиком. Только розовые ушки торчали над краем.

— Я не очень хочу быть храбрецом, — признался Пятачок.

Иа-Иа ухватился за лебедку:

— Если захочешь подняться, маленький Пятачок, кричи: «Поднимай!» — а если захочешь еще опуститься…

— Опуститься? — пискнул Пятачок.

— Кричи: «Глубже!»

— Ой! — снова запищал Пятачок. — Ой, мамочки, мамочки!

— Опускай! — крикнул Кристофер Робин, и Иа-Иа принялся крутить лебедку.

Лебедка заскрипела, цепь загрохотала, и ведро стало медленно опускаться. Пятачок, задрав голову, смотрел на друзей, которые становились все меньше и меньше. От страха он не переставая повизгивал, визг эхом отзывался в колодце, пугая Пятачка еще больше. Цепь раскачивалась, темнота сгущалась. Пятачок судорожно вцепился в край ведра.

— А что, если цепь порвется? — шептал он сам себе. — Что, если ведро упадет и разобьется вдребезги? А если преграда будет тяжелой или их будет несколько? Вдруг все забудут, что я здесь, и пойдут домой пить чай и печь булочки?

Вокруг него тут же раздался шепот эха:

— Печь булочки, печь булочки…

Пятачок старался не думать о плохом, но ничего не получалось.

И вдруг ведро остановилось.

Пятачок сумел разглядеть преграду. Эта была ветка дуба, перегородившая колодец.

Пятачок вытащил ветку и бросил ее вниз. Это было очень трудно, почти так же трудно, как отважиться быть Храбрецом. Ветка упала, послышался всплеск, и ведро стало опускаться очень быстро. Потом раздался другой всплеск, и Пятачок почувствовал, как ведро закачалось на воде. Вокруг был целый океан темной, блестящей воды.

Теперь Пятачок знал, что делать.

Он наклонил ведро и зачерпнул воду. Ведро наполнилось ровно наполовину, и Пятачок по грудь оказался в воде. Тогда…

Он взобрался на край ведра и покрепче ухватился за цепь. И потом…

Пятачок крикнул: «Поднимай, Иа-Иа!»

Он услышал собственный голос, на все лады повторяющий: «Поднимай, ай-ай! Иа-Иа, а-а-а!»

Через несколько секунд ведро стало подниматься, а вместе с ним и Пятачок, отважно стоявший на самом краю и изо всех сил сжимавший цепь. Круг света вверху становился все больше и ярче, и Пятачок уже видел всех своих друзей, которые смотрели на него и улыбались. Вскоре Пятачок почувствовал тепло солнечных лучей — добрый старый Иа-Иа в последний раз повернул лебедку. Пятачок услышал приветственные крики и громкое «Ура!», и все это кричали ему, Пятачку.

И он самым храбрым голосом ответил:

— Это было совсем не страшно. — Но сам-то Пятачок знал, что это было не просто страшно, а очень- очень страшно.

Потом несколько дней Родственники и Знакомые Кролика рыли канаву и сооружали скоростной спуск от родника до Пуховой Опушки, где жил Иа-Иа. Воды стало много, и Лотти построила в канаве дом и назвала его Домом Храбрости. Всем понравилось нырять в канаву и мчаться по спуску до Пуховой Опушки. Появилась даже такая игра «Спуск по канаве», и уже когда пошли дожди, а они все-таки пошли, многие так полюбили игру, что в любую погоду поднимались на холм к Шести Соснам, окунались в канаву и вместе с водой неслись вниз, к домику Иа-Иа. В этой игре Лотти просто не было равных, потому что ее шубка была самой гладкой. Выдра даже научилась кувыркаться во время спуска.

— Эге-гей! — кричала она, выныривая, а потом принималась насвистывать веселую мелодию.

Однажды вечером, спустя несколько дней после большого приключения с колодцем, когда Пятачок укладывался спать и думал о том, что желтую пижаму он любит все-таки больше, чем зеленую, дверь в его комнату распахнулась и вошел Пух.

— Извини, что так поздно, Пятачок, но для этого нужно много времени, ты же знаешь…

— Для чего, Пух?

— Для кричалки. Ты думаешь, что она вот-вот придет, но она вдруг решает, что еще рановато, и задерживается или вообще не приходит. А потом, Пятачок, когда она вдруг приходит, главное — быть готовым к ее приходу.

— О Пух! — воскликнул Пятачок. — Правда? А она очень длинная?

— Она почти такая же длинная, как та, которую я сочинил для тебя в прошлый раз.

И тогда Пятачок принял самую удобную позу для того, чтобы послушать кричалку, — уткнулся носом в подушку. Он почувствовал, как краснеет, особенно когда Пух откашлялся и начал:

Тут Пух остановился.

— Ты тоже должен кричать «охо-хо!», Пятачок, — сказал он.