очень хорошего рода.

— Да, видно, только с одного бока, — фыркнул граф. — В его годы и не владеть шпагой! Интересно, кто из наших придворных осчастливил смазливую горожанку?

Капитан очнулся от размышлений.

— Вы ошибаетесь, граф, — сухо заметил он. — Возможно, шевалье Александр и не отличается мастерством во владении клинком, но лишь потому, что никто не желает его учить…

— Правильно! — подхватил Жорж-Мишель. — Учить бездаря — напрасный труд!

— Шевалье Александр не бездарь, — с растущим раздражением возразил Нанси. Капитан в очередной раз понял, что у дальнего родственника отвратительный характер и он способен вывести из равновесия даже святого. Чувство благодарности, неизменная осторожность и благоразумие Нанси испарялись с поразительной быстротой, и капитану захотелось уколоть графа. — Во-всяком случае вчерашний урок он усвоил много лучше ваших пажей и если бы…

— Так вы что же — пари предлагаете? — перебил капитана граф де Лош. — По рукам! Если через три месяца шевалье Александр сможет выдержать хотя бы одну схватку со мной, я отдам вам Аретино[14].

— Но… — Нанси покраснел от необходимости делать неприятное признание: — Это слишком дорогой залог. Я не смогу выставить равноценный.

— Значит, вы поставите свой патент, — твердо заявил шевалье Жорж-Мишель. — Или вы боитесь?!

Барон вскинул голову.

— Я ничего не боюсь. Через три месяца вы сами увидите, на что способен победитель Буасе и Ле Нуази.

— А я не так смешлив, как они, — немедленно парировал его сиятельство. — Так что, не волнуйтесь, от смеха не умру.

Жорж-Мишель отвесил барону почти что шутовской поклон и пошел прочь. Шевалье сам не знал, зачем ему понадобились пари и капитанский патент в придачу, однако через некоторое время убедил себя, будто Нанси необходимо дать урок. Пусть усвоит, что с принцами не спорят. Жорж-Мишель представлял, как после неизбежного выигрыша великодушно вернет родственнику утраченный им патент, присовокупив приличествующую случаю фразу, и ощущал полнейшее довольство собой и жизнью. Лишь вмешательство Гиза, решившего вторично попытать счастья и избавиться от наглеца-пажа, чуть было не испортило настроение графа.

— Ты с ума сошел! — возмутился Лош, даже не дослушав кузена. — Не хватало еще, чтобы из-за тебя я проиграл пари. Подождешь три месяца…

Совершенно сбитый с толку подобным напором, Гиз только согласно кивнул, и успокоенный Жорж- Мишель вновь отдался сладостным мечтам. Лишь Нанси был недоволен исходом дела. Зря он связался с шевалье Александром, в сотый раз за день повторил барон. Перспектива потери должности при дворе казалась Нанси столь ужасной, что он решил не рисковать и лично преподать королевскому пажу благородное искусство фехтования. Конечно, утешал себя барон, в случае проигрыша его величество никогда не утвердит передачу одному из Лорренов капитанской должности при собственной особе, но даже заступничество короля не спасет проигравшего от насмешек придворных и необходимости подать в отставку или, в лучшем случае, отправиться на войну. Нанси представил себе размытую дорогу, покрытые грязью сапоги, тяжелые доспехи, сырые палатки, бескормицу, безденежье, нескончаемую тоску вдали от Парижа и поморщился. Должно быть, Жорж был прав — он всегда был больше придворным, чем военным и, следовательно, не должен был проиграть. К счастью, шевалье Александр не был бездарем, а он сам был одним из лучших фехтовальщиков Франции.

Лишь одна мысль изрядно беспокоила капитана. Он никак не мог решить, стоило ли ему припугнуть мальчишку, посулить ему награду, или же сделать то и другое одновременно, дабы заставить юнца как можно серьезнее отнестись к пари. В конце концов капитан остановился на последнем варианте и это доказывало, что он очень плохо знает шевалье Александра.

Что бы ни воображал Жорж де Лош, через три месяца он проиграл пари. Как обнаружил капитан де Нанси, шевалье де Бретея не требовалось поощрять или наказывать, дабы заставить учиться. Стоило барону сообщить пажу, что целых три месяца он будет заниматься с ним фехтованием, как мальчишка пришел в такой восторг и с таким рвением взялся за дело, что Нанси не мог найти ни малейшего основания для неудовольствия. Более того, очень скоро капитан понял, что Александра следовало не поощрять, а сдерживать, иначе мальчишка рисковал довести себя до полного изнеможения.

Граф де Лош и де Бар также не мог прийти в себя от изумления. Возможно, окажись на его месте другой человек, он бы без зазрения совести объявил, будто умения пажа недостаточны для признания победы Нанси, однако Жорж-Мишель был человеком чести и не мог отрицать, что стервец выдержал испытание. Барон с нескрываемым удовольствием принял книгу Аретино, и этого удовольствия оказалось достаточным, чтобы вывести графа из себя. Жорж-Мишель выпрямился и заговорил с капитаном тоном, обычно являвшимся прелюдией к поединку.

Перво-наперво лотарингский вельможа заявил, что хотя шевалье Александр и оказался небесталанным, от капитана королевской стражи он ожидал большего. Придворный офицер нахмурился, но это не остановило шевалье. Раздосадованного проигрышем графа несло как корабль без руля и без ветрил. Тоном, становящимся все более и более язвительным, Жорж-Мишель сообщил, что если бы с королевским пажом занимался лично он, капитан никогда бы не смог выбить у него из рук шпагу, и уж трех месяцев на обучение ему бы не понадобилось — он с успехом управился бы и за один.

Усилия, с которыми барон подавил приступ ярости, можно было счесть почти героическими — во всяком случае Нанси побагровел так, что Александр испугался, как бы капитана не хватил удар. Однако придя в себя и решив не швырять перчатку графу в лицо, барон все же не смог отказать себе в удовольствии бросить Жоржу-Мишелю перчатку в переносном смысле этого слова.

— Так вы что же — пари предлагаете? — почти тем же тоном, что и граф де Лош за три месяца до того произнес Нанси. — Что ж, по рукам. Кто я, чтобы не дать вам возможности отыграться?

На этот раз побагровел Жорж-Мишель, но отступать было поздно. Весьма недовольные друг другом родственники расстались, даже не взглянув на королевского пажа. Раздражение и неудовольствие вельмож было столь велики, что они попросту забыли о мальчишке. Даже капитан де Нанси, каких-нибудь три месяца назад суливший Александру пусть и не золотые горы, но чудесный испанский кинжал — предмет зависти многих придворных, — позабыл о своем обещании, а королевский паж, растерявшийся из-за внезапной ссоры родственников, не решился об этом напомнить.

Зато о шевалье Александре не забыл герцог де Гиз. Прослышав о нежданном проигрыше кузена и обрадовавшись, что одним махом сможет отплатить стервецу и за шутку на балу, и за неудачу Жоржа, Генрих поспешил порадовать двоюродного брата сообщением, что почти нашел браво, которым не составит труда перерезать королевскому любимчику горло. К удивлению герцога кузен не обрадовался, а еще больше рассвирепел:

— Хочешь, чтобы я проиграл и это пари?! — возмутился Жорж-Мишель. — Ждал три месяца — подождешь и еще один! И вообще, оставь юнца в покое!

Гиз чуть не до крови закусил губу и взглянул на родственника с непривычной задумчивостью.

— Сначала одно пари, теперь другое, что ты придумаешь через месяц, Жорж? — проговорил, наконец, герцог. — Скажешь, будто дал ему поручение в Релингене, да? Знаешь, я не люблю, когда из меня делают дурака. Если этот стервец так тебе приглянулся, мог бы и сказать.

— Ты о чем? — в недоумении проговорил граф де Лош.

— О том! — вспылил Гиз. — Я не себялюбец и не собираюсь мешать твоей интрижке. Только вот, что я тебе скажу, Жорж, если ты воображаешь, будто мерзавец спит только с тобой, так ты дурак.