для больной Анны? Но разве своей трудной жизнью с ремесленником Клещом и предсмертными муками, которые она переносит с христианской кротостью, она не заслужила вечный покой?

И разве Наташа не может быть счастлива с Васькой Пеплом, если тот бросит пить и воровать? Ведь они искренно любят друг друга. Так где Лука «лжет»?

Все дело в том, что Горький не любил «мудрости кротких», потому что был певцом «безумства храбрых». На это обстоятельство и обратил внимание один из самых умных оппонентов Горького в критике Михаил Осипович Меньшиков. Статьи Меньшикова в журнале «Книжки „Недели“» — «Красивый цинизм» и «Вожди народные» — заслуживают особого разговора.

М. О. Меньшиков — одна из самых интересных фигур не только в русской журналистике конца XIX — начала XX века, но и в критике, и в философии. Во время своей учебы в Кронштадтском морском инженерном училище Меньшиков увлекся «левыми» идеями, но быстро разочаровался. Блестящий морской офицер (смущал только его очень маленький рост), он ходил в плавание вокруг Европы, написал об этом интереснейшие воспоминания и напечатал книгу по военно-морской инженерии.

Знакомство с Н. С. Лесковым, который одобрил ранние литературные опыты Меньшикова, подвигло его стать литератором и публицистом. Меньшиков стал ведущим, как сказали бы сейчас, «колумнистом» газеты «Новое время», издаваемой известным консерватором А. С. Сувориным. В журналистике Меньшиков трудился не за страх, а за совесть, готовя свои заметки и статьи ежедневно и печатая их не только в «Новом времени», но и других изданиях, преимущественно консервативных. Он знал самых знаменитых людей своего времени, от Льва Толстого до Григория Распутина, состоял в дружеской переписке с А. П. Чеховым, которого боготворил как писателя. Первым из журналистов он поднялся в воздух на аэроплане. Пилот, который управлял аэропланом, на следующий день разбился, из чего можно судить об опасности полетов в то время. Кроме этого он писал очерки, рассказы и напечатал интереснейший философский опыт «О любви».

В 1918 году Меньшиков был расстрелян по приговору «революционного суда» на берегу Валдая недалеко от собственного дома, практически на глазах своей многочисленной семьи. Он стал первой среди писателей жертвой революционного террора — раньше Николая Гумилева.

Будучи жестким и последовательным идеологом монархизма и православия, Меньшиков, кроме того, был разносторонним журналистом. Он писал о проблемах Церкви и марксизме, полотнах Нестерова и военном деле, литераторах и крестьянстве. Громкое имя М. Горького не могло не оказаться в сфере его внимания. Он мгновенно реагировал на подобные общественные события, а тут еще был задет и как писатель. Статья о Горьком «Красивый цинизм», напечатанная в 1900 году, оказалась, пожалуй, наиболее ярким и умным отрицательным отзывом о явлении Горького.

Во всяком случае, Горький ее заметил и по-своему оценил. В сентябре 1900 года Горький пишет В. Ф. Боцяновскому: «По справедливому замечанию г. Меньшикова, моя биография мешает правильному отношению ко мне».

Отзыв интересный. Дело в том, что в 1899 году в журнале «Семья» появилась автобиография Горького, в которой он сам и рассказал о своей тяжелой жизни у Кашириных и Сергеевых, о непосильной работе в крендельном заведении Семенова, о поваре Смуром, который приучил его к чтению, о своем странствии по Руси и знакомстве с жизнью босяков.

Именно на эту автобиографическую справку и опирался Меньшиков (как и другие критики), когда писал, во-первых, о личности Горького, а во-вторых, о том, что его биография мешает правильному представлению о нем. Иными словами, выходит, что «правильному» представлению о себе мешал сам Максим Горький? И потом, «тихий» журнал для домашнего чтения «Семья» не пользовался популярностью в той среде, которая сотворила из раннего Горького кумира. Значит, не в биографии было дело.

Дело было в том, что произведения Горького и были его «биографией», которая, как считал Меньшиков (и с чем согласился Горький), мешала правильному представлению о нем. Но здесь мы попадаем в заколдованный круг. Почти все «Очерки и рассказы» Горького, за исключением совсем романтических произведений, вроде «Песни о Соколе» или «внутренних» легенд о Радде и Зобаре («Макар Чудра»), Данко и Ларре («Старуха Изергиль»), были отражением биографии Горького. Выходит, «правильному» представлению о Горьком опять-таки мешал он сам, через творчество.

Например, широкой публике не было дела до того, что в писатели Горького вывел Короленко, о чем он честно рассказал в автобиографии для «Семьи»: «Напишите об этом, непременно напишите: его, Горького, учил писать Короленко, а если Горький мало усвоил от Короленко — в этом виноват он, Горький. Пишите: первым учителем Горького был солдат — повар Смурый, вторым — адвокат Ланин, третьим — Александр Мефодиевич Калюжный, человек „вне общества“, четвертым — Короленко… Больше не хочу писать.

Я расстроился и растрогался при воспоминании об этих великолепных людях».

Публика интересовалась не реальной биографией Горького, а той, которая отразилась в его творчестве. Там не было ни Смурого, ни Ланина, ни Короленко, ни народника Калюжного, который когда-то в Тифлисе уговорил его записать рассказ о Макаре Чудре на бумагу. Там были Данко и Ларра, Радда и Зобар, Сокол и Уж, Челкаш и Гаврила. И все они вместе, в виде совокупного «лирического персонажа», назывались Максимом Горьким, потому что возникли в русской литературе благодаря ему и потому что никто еще не рождал подобных героев. Именно об этой «биографии» Горького и написал Меньшиков.

Он едва ли не первым попытался понять его как духовную личность и, как духовная личность, он вызвал у него решительное отторжение. Но Горький у многих критиков вызывал неприятие. Отличие от них Меньшикова было в том, что здесь неприятие — как оказалось взаимное — было на равных. В его лице М. Горький встретил серьезного духовного врага и — понял это.

«Меньшиков не возбуждает особенного моего внимания к нему, — несколько лукаво сообщает Горький В. Ф. Боцяновскому уже в другом письме, — но он — мой враг по сердцу (ибо кротость мудрых — не уважаю), а враги очень хорошо говорят правду». Как же не возбуждает особенного внимания, если он «враг по сердцу»?! Даже не по уму, а «по сердцу»! То есть «сердечный» враг, тот самый, с которым мечтал слиться в кровавом поединке умирающий Сокол. Не случайно в письме к А. П. Чехову осенью того же 1900 года Горький высказывается о Меньшикове весьма уважительно, говоря о его «недюжинном, страстном таланте».

Показательно, что из двух статей Меньшикова, в которых шла речь о Горьком, «Красивый цинизм» и «Вожди народные», Горький выхватил самое важное: слова о «мудрости кротких». (Горький называет это «кротостью мудрых», переиначивая выражение Меньшикова, но это не суть важно.) «Не безумство храбрых спасет мир, — утверждал Меньшиков, — его спасет мудрость кротких». Мы имеем дело с явным антонимом, да еще и двойным: безумство-мудрость, храбрость-кротость. Но храбрость и кротость не являются прямыми антонимами. Кроткий не всегда трус. Прямыми антонимами являются гордость и кротость. Правильнее было бы сказать: безумство гордых. Храбрость Сокола не является основной чертой его характера. И так понятно, что он не из трусливых. Главное в нем — это гордость, безумная гордость! Именно ей предлагает автор петь славу. Именно против нее выступил в своих статьях Меньшиков.

«Из глубин народных пришел даровитый писатель и сразу покорил себе всю читающую Россию, — не без иронии начинает статью „Красивый цинизм“ Меньшиков. — Вы догадываетесь, что речь идет о г. Горьком: именно его книги расходятся с неслыханною у нас быстротою, его имя передается из уст в уста в миллионах уголков, где только еще теплится интеллигентная жизнь. Куда бы вдаль вы не поехали, от Петербурга до Тифлиса и от Варшавы до Владивостока, вы непременно встретите восторженных поклонников этого нового таланта, — реже — хулителей его. О г. Горьком говорят, о нем ведут горячие споры…

Что же такое этот г. Горький?»

Ирония здесь налицо. Но за иронией видно и признание необычного явления, с которым до сих пор не имела дела читающая Россия.

«Нет сомнения, что быстрой своей известностью г. Горький обязан прежде всего своему дарованию, — честно признает Меньшиков, — но не только ему, и это жаль… Слишком скоро обнаружилось, что г. Горький вышел „из босяков“, что он и по рождению, и по образованию — „самородок“, долгие годы валявшийся в грязи, человек, самолично видевший и переживший все ужасы нищеты, безработицы, бродяжничества, грубого труда и грубой праздности простонародья».

Стоп! Здесь из иронии Меньшикова уже начинает сочиться яд. Он прочитал автобиографию