спалось. Видит: по улице босой чухонец идет, масло на базар несет. «Холод, грязь, а он босой!» — удивился Петр и зазвал чухонца к себе на допрос, почему тот босиком ходит.
— Обувка была, да шведы отняли! — объяснил царю чухонец. Он хотел еще сказать, что обувь у него есть, да он боится ее надеть — как бы царские солдаты не разули, но не решился государя прогневать.
Отпустил царь чухонца и приказал крикнуть Сашку Меншикова. Тот у него уже не в денщиках, а в генералах ходил.
— Надо чухонцев лапотному ремеслу обучить, как ты думаешь?
— Это можно, мин херц! — сказал Сашка. — Есть у одного боярина деревни за Волгой: Лыково, Липовка, Спас Лапотный, Кодочигово, Ковыряловка… Там все мужики — лапотники.
— Вот за этого боярина и берись! — обрадовался царь и тут же написал еще указ: «Всех чухонцев обучить лапотному ремеслу, дабы они босиком по Санкт-Петербургу не ходили».
Осень уже прошла, выпал снежок и побелил деревеньку на Керженце. Спят избушки, спит и Напылко-Нетужилко и видит под утро сон. Будто бы плетет он большой несуразный лапоть, кодочигом по нему стучит, а лапоть гремит, как барабан. Проснулся Напылко, слышит — и вправду стучат и в стены, и в ворота. И кричат: «Отворяй!» Это стрелец за мастерами-лапотниками явился. Прочитал он царскую грамоту и приказал Шумилке, Напылке и Козырю в путь-дорогу собираться.
— Делать неча! — сказали мужики и стали обуваться в лапти, а жены начали собирать им котомки. Вот Напылкова жена и думает: «Кто знает, есть ли, нет ли там у царя лыко, а босиком несрушно будет домой возвращаться!» И положила в котомку вместе с кодочигом связки три лыка. На лиху беду, мол, пригодятся! Вот и повел стрелец мужиков к царю в столицу чухонцев в лапти наряжать. Недалеко от Волги у хитреца Шумилы лапоть развязался, он сел переобуться да и пропал, как растаял. Немного погодя у Козыря в животе резота появилась, он отвернулся за куст и тоже исчез, будто его корова языком слизнула. Остался при стрельце один Напылко и говорит:
— Ты, брат, не оглядывайся, езжай себе вперед, я не сбегу. Негоже мне подневольного человека под кнут подводить. Да и манит меня царя повидать, а пуще всего — на море и Санкт-Петербург поглядеть!
Вот через сколько-то дней и пришли они к царю в Петербург. Петр попенял стрельцу, что тот только одного лапотника привел, но Напылко за него заступился, и царь стрельца простил. А у мужика спрашивает:
— Можешь ты всех чухонцев лапотному ремеслу обучить, чтобы они по Санкт-Петербургу босиком не ходили?
— Пошто всех? — удивился Напылко. — Я троих обучу, а они тоже по трое обучат, а те девять опять же по три человека к ремеслу приставят…
Подивился царь, что мужик в арифметике силен, посулил на службу бомбардиром взять и в офицеры произвести и послал его на постой в избу к тому чухонцу, что босой по грязи шлепал.
Чухонцы встретили Напылка с радостью. Хотя хлеб у них родился плохо, но коров они держали и рыбу ловили. Накормили гостя хорошо и досыта и спать уложили. Утром Напылко спрашивает:
— А липа у вас тут растет?
Пошли искать липы, чтобы надрать лыка на лапти, а липы-то и нет. Один сосняк по буграм, да и тот морским ветром ощипан. Ходили, ходили — нет липы! Тогда и пригодилось керженское лыко, что жена мужу в котомку положила. Не одну неделю жил Напылко у чухонца, учил его лапти плести, а сам замечал, как чухонка ловко рыболовные снасти плетет и масло из сливок делает. Приглядывался и запоминал.
Долго ждал Напылко, когда его царь в бомбардиры позовет, в сторону царской столицы поглядывал, да так и не дождался. И как только получился у чухонца настоящий лапоть, сказал:
— Ну вот, теперь ты сам обучи троих, те трое еще по трое… Лыка вам царь надерет, а мне домой пора.
Сплел Напылко из последнего лыка крепкие лапти-скороходы, обулся понадежнее, простился с чухонцами и потопал прямой дорогой через вологодские и костромские леса да на Керженец. По весне объявился мужик в родной деревне. Выпарился в бане, кваску напился и заснул в своей избушке крепко- накрепко. Утром встал вместе с солнышком и по морозцу сбегал на Керженец поздороваться с родной рекой, узнать, высока ли вода нынче будет, распустились ли барашки на вербах, послушать, как урчат на полянах тетерева.
Пока таял снег да бежали ручьи, научил Напылко своих земляков сети-трестенки и жаки-крылены из пряжи плести, а бабам рассказал, как сладкое чухонское масло делать.
А когда Шумило Гвоздь с Козырем спросили Напылка, чем его царь наградил, тот ответил:
— У царя для мужика одна награда. Сходите, послужите — и вам отсыплет.
Крепостной волк
Давным-давно жила за Ветлугой помещица Собакина, и вся ее вотчина с деревнями и селами называлась Собаковщиной. А по соседству в лесном болоте проживал серый волк со своей волчихой и волчатами.
Помещичья скотина возле усадьбы паслась, а крестьянская — по дальним пустошам и буеракам, поэтому часто волку в зубы попадалась.
Крестьяне как будто оброк ему платили и за себя и за барыню, за что и прозвали Серым Барином.
Вот как-то цапнул волк дворового гуся и на завтрак волчатам потащил. А гусь по земле крыльями хлопал и гоготал так, что совсем оглушил вора.
Остановился волк, положил гуся и спрашивает:
— Что ты мне на ухо горланил?
— Кричал, что не велика доблесть последнего гусака у мужика украсть. Крестьянское добро воруешь, а помещичье не трогаешь. Знаешь ли, как тебя люди за разбой прозвали? Серым Барином! А если не веришь, утащи барашка при людях — сам услышишь.
Оставил волк гусака и побежал скорее узнавать, правду ли он ему сказал.
Подкрался к овечьему стаду, что недалеко от деревни паслось, и стал барашка приглядывать.
— Меня-а! — проблеял вдруг рогатый баран, что гулял поодаль от других.
«Тебя так тебя!» — подумал серый, схватил рогача и потащил. Тут мужики и пастухи за ним побежали и крик подняли:
— Ах, разбойник, ах, Серый Барин, помещик зубастый!
Остановился волк в кустах передохнуть и спрашивает барана:
— Кого это мужики Серым Барином бранят?
— Тебя-а-а! — пробякал баран, — за то, что крестьянскую скотину режешь, а господскую бережешь!
Обидно показалось волку такое прозвище носить, расстроился, оставил барана и на логово приплелся. Волчата его сразу окружили, есть просят, а волчица спрашивает грозно:
— А добыча где?
Побрел волк к барской усадьбе, чтобы господскую овечку либо барашка унести. Как на беду, попалась ему не овечка, а лошадка Астра, что барыню в коляске по вотчине возила. Покружился волк вокруг нее недолго да и перегрыз горло. Сам наелся досыта и волчатам принес.
Узнала помещица, что волк ее любимую лошадку загубил, приказала его живьем поймать. Господские
