жрецов, а потом обернулся к собравшимся в аудиенц-зале:
— Муад’Диб поразил его взглядом! Никто не может ускользнуть от взора нашего императора.
Пауль явственно услышал, как послушная толпа тихо и благоговейно повторяет его имя.
Мужественный священник-патриций поднялся на ноги.
— Вскрытие бы показало, что этот несчастный умер от укола отравленной иглой. Дешевый трюк! — Он сделал два шага вперед, несмотря на все попытки солдат удержать его на месте. — В тебе нет ничего святого. Жрецы Дура называют тебя демоном, Пауль Атрейдес!
Услышав такое неслыханное оскорбление, толпа взорвалась диким воем.
— Вырвите им глаза! — пронзительно заверещала какая-то женщина. Один из священников жалобно застонал, но другие заставили его замолчать.
Пауль вспомнил войну убийц, битвы на Эказе и Груммане, кровь и трагедии, вспомнил он, с какой любовью он и его близкие хоронили останки герцога Лето, его череп. «Самой большой ошибкой моего отца было то, что он не был достаточно суров к своим врагам».
— Все вы умрете за преступления, совершенные вами под влиянием вашей отступнической религии, — сказал Пауль, глядя на одетых в зеленое жрецов и зная, что Корба сделает их смерть долгой и мучительной. — Отныне и навсегда я запрещаю вашу безрассудную веру. Я приказываю сровнять с землей все ваши святилища в моей империи. Мой Кизарат займется вашими последователями, чтобы наставить их на истинный путь. — Он встал и повернулся спиной к толпе, давая понять, что аудиенция окончена. — Отныне в моей империи не будет священников секты Дур.
На следующий день Пауль принимал в расположенных за троном личных покоях дорогих гостей. Правда, на лицах леди Джессики и Гурни Халлека застыло безрадостное выражение. Пауль обнялся с матерью и хлопнул по ладони Гурни. Оба прибыли на одном лайнере Гильдии, и Пауль был страшно рад их видеть.
Он отбросил свою обычную настороженность и вздохнул, нежно глядя на мать и друга.
— Мама, Гурни, я так скучал без вас. Все ли хорошо на Каладане и на Гьеди Первой?
Гурни был обескуражен вопросом и промолчал, но Джессика ответила без промедления:
— Нет, Пауль. Мало хорошего происходит на обеих планетах.
Гурни был удивлен таким прямым ответом, но счел нужным добавить:
— Мне удалось сдвинуть дело с мертвой точки на Гьеди Первой, милорд, но вся планета продолжает корчиться от боли в застарелых ранах. Потребуются поколения, прежде чем население научится жить самостоятельно и по-новому.
Пауль озабоченно посмотрел на Джессику.
— Что случилось на Каладане, мама?
Джессика, как всегда, выглядела по-королевски. Именно такой она всегда была перед своим герцогом Лето.
— У нас были демонстрации, протесты, на нашу голову сыпались оскорбления. Дезертиры из гвардии Атрейдесов заняли замок Каладан и укрепились в нем. Мне пришлось искать убежища в другом месте и скрываться до тех пор, пока мне не удалось снова взять события под контроль. Были сожжены дотла многие деревни.
— Дезертиры?
— Как это стало возможным?
— Они помнят герцога Лето, милорд. Они надеются, что вы будете таким же, как он.
Сначала надо разобраться с практической стороной дела.
— Подавлен ли мятеж?
— Мятеж подавлен, но проблема не решена, — ответила Джессика. — Они разочарованы тобой, Пауль. Ты рассчитывал на их верность, но не сделал ничего, чтобы ее заслужить. Я много лет общалась с ними от твоего имени, но они все равно чувствуют, что ты оскорбил и бросил их на произвол судьбы. Каладан — родовая планета Атрейдесов, но ты ни разу там не был с самого начала джихада.
Пауль глубоко вздохнул, стараясь подавить гнев.
— Во время того визита мои армии покоряли Кайтэйн. Кайтэйн, мама! Мне надо было вести войну. Что, на Каладане думали, что я вернусь туда для того, чтобы плясать и смотреть парады? — Он помолчал и испытующе посмотрел матери в глаза: — Я оставил тебя вместо себя.
— Да, оставил, но я — не герцог Лето, и тем более не ты.
— Понятно. — Пауль изо всех сил постарался скрыть язвительность. Радикальные жрецы Дура пытались осквернить гробницу отца, но, возможно, сейчас он, Муад’Диб, точно так же оскверняет память Лето Атрейдеса.
— Мне надо как можно скорее вернуться домой, чтобы восстановить мир, — сказала Джессика, — и я хочу взять с собой Гурни. Люди знают его, Гурни Доблестного.
— У Гурни Халлека есть обязанности на Гьеди Первой.
Глаза Джессики вспыхнули недобрым огнем, а слова ранили, как лезвие бритвы:
— Как ты мог подумать, что Гурни
Пауль от удивления широко раскрыл глаза.
— Это правда, Гурни?
Халлек смутился.
— Вы приказали мне взяться за это дело, милорд, и мне пришлось делать все, на что я способен. Но на самом деле нет в империи планеты, которую я ненавидел бы больше, чем Гьеди Первую. Для меня она навсегда останется планетой Харконненов.
Пауль был тронут до глубины души.
— Прости меня, старый друг. Я не хотел причинить тебе боль. Но ты сохранишь дарованный мною титул на Гьеди Первой, и надеюсь, что одно твое имя станет залогом успешности реформ. Я окажу тебе личную и финансовую поддержку, чтобы ты смог продолжить свою важнейшую работу. Но пока я предоставляю тебе отпуск. Можешь вернуться на Каладан, чтобы обеспечить безопасность моей матери.
Гурни церемонно поклонился.
— Мое сердце навсегда принадлежит Каладану, где я служил благородному Дому Атрейдесов.
— Очень хорошо, мой друг. Ты так много помогал моей семье, что я едва ли смогу отплатить тебе за это полной мерой, — сказал Пауль. — Отправляйся на Каладан, залечивая раны, которые я ненамеренно тебе нанес своим небрежением.
Позже, по окончании встречи, Пауль остался один в своих покоях. Теперь здесь было тихо, невыносимо тихо…
Сейчас Пауль опасался, что неверно истолковал свои долгосрочные видения, что его собственные воины могут ввергнуть человечество в темные века. В такие же, какие оно пережило после окончания Батлерианского Джихада. Где-то далеко за стенами его дворца война продолжала пожирать одну планету за другой. За собой его легионы оставляли покоренное деморализованное население и выжженную землю, обезглавленные правительства, но ничем не заполняли образовавшийся вакуум. Он, и только он, должен каким-то образом собрать вселенную воедино.
«Это проблема, с которой не довелось столкнуться Александру Великому».
~ ~ ~
