нам бытие и начинаются спекуляции о потустороннем мире. Но сейчас нас интересует то, что говорить о душе в строгом смысле можно с тем же успехом как и о последнем числе бесконечности. Бессмертная душа – это совершенный вздор уже потому, что души как таковой нет. Именно об этом говорил Гаутама. Его собственное учении не следует путать с буддизмом, как не следует путать Иисуса с христианами (по выражению Ницше: «Был один-единственный христианин, и того распяли»). У Гаутамы нет никакой реинкарнации, поскольку нет никакой души. Есть непрерывно прирастающая совокупность дхарм, которые идентифицируют себя как личность во времени. Именно это позволяет человеку говорить: «Я».

 Но наша память может сохранить новую дхарму лишь после того, как она была пережита нами как настоящее и стала прошлым для той дхармы, которая переживается нами сейчас как настоящая. Это значит, что наша память П всегда имеет на одну дхарму меньше, чем есть в потоке самосознания и отстает от него на один квант времени:

 П = D + dt + D + dt +…+ D ) dt + D +…

Это можно выразить иначе, сказав, что поток самосознания состоит из памяти и еще одной дхармы:

 ПС = П + D

Но наша память хранит только дхармы и не хранит время. Однако дхармы в ней упорядочены. Мы не помним, сколько времени прошло от одного события до другого, но помним, что одно предшествовало другому. Таким образом память накапливается как упорядоченное множество разных дхарм. Вероятно, наш мозг архивирует долговременную память в целях экономии, так что мы перестаем помнить порядок отдаленных событий, но наша текущая память этот порядок сохраняет. Обычно мы точно помним, что за чем следовало в течении последних минут (есть версия, что такая короткая память составляет 8 минут). Фрагмент такой памяти должен иметь вид последовательности (как непрерывный рост конуса прошлого):

 …) X ) Y ) Z )… 

Если мы смотрим на какой-то объект, мы делаем его своей текущей дхармой. Но запомним мы его только тогда, когда перейдем в другую дхарму. Конечно, это не зависит от нашего волевого усилия, поскольку переход в следующую дхарму происходит спонтанно, автоматически пополняя нашу память. Сказанное является настолько важным, что нам следует еще раз прояснить его смысл. У нас «двоится в глазах» поскольку мы оказываемся для одного и того же объекта его внутренним языковым наблюдателем (ВН) и наружным языковым наблюдателем (НН) в двух соседних дхармах. Все зависит от того, как мы смотрим на него. С точки зрения ВН, смотрящего «снизу», куча камней – это множество целых камней. Для НН, смотрящего «сверху», – это одна целая куча, в которой никакие камни уже не различимы. Стул, на котором вы сидите, – это целый объект. Если вы станете утверждать, что стул и все его части существуют одновременно, то я предположу, что вы сидите сразу на двух стульях. Так, если вы покупаете некий прибор и получаете к нему полный комплект запасных частей, то вы фактически имеете уже не один прибор, но два прибора, из которых один существует в разобранном виде. Всмотреться в объект – значит стать его внутренним наблюдателем. Именно тогда у стула обнаруживаются ножки, седалище и спинка, а сам стул «исчезает».

 Физический мир огромен и разнообразен. Кажется, что он состоит из целых тел (АЦ). Но как же мы смотрим на него с точки зрения нашего языка? В нашем зрительном восприятии реальности каждый материальный объект (тело) Y является частью чего-то и сам состоит из частей. Он не может быть тем и другим одновременно, то есть не может быть тем и другим в одной дхарме. Все остальное – это вопрос фокусировки нашего взгляда. Чтобы объект Y стал множеством, состоящим из других объектов, нам необходимо перейти в другую дхарму. А именно в данном случае опуститься вниз до условного языкового дна для Y, где существуют его элементы Х. Тогда мы видим, что тело не является неким монолитом, но имеет составные части. Пусть Y – это человек. Тогда его (целой) частью Х может быть голова, рука или нога. Наоборот, языковой потолок объекта Y находится в другом объекте Z, для которого сам Y является частью. Таким (целым) объектом для человека может быть толпа. Переход вверх или вниз требует кванта времени. У нас буквально двоится в глазах. Y – это целый элемент или целое множество элементов внутри него? Вы не сможете определить это в одной дхарме вашего самосознания. Буквально: вам нужно время, чтобы подумать. Подумать – значит сделать шаг dt. Мы живем в принципе неопределенности. Он встроен в функции нашего мозга. Только поэтому мы живы. Дхарма - Инь и квант - Ян всегда с нами. Именно это превращает нашу реальность в слоенный языковой пирог. Пусть иллюстрацией сказанного нам послужит картина Босха «Сад земных наслаждений».

Во-первых, мы видим здесь физический мир. Это – верхний слой языкового пирога (его совсем не следует путать с верхом картины или с небом, которое в реальности мы видим над собою). Элементами этого слоя являются фигуры людей. Это – второй слой нашего восприятия. В третьем слое мы можем увидеть части тел этих фигур: их головы, тела, руки и ноги. В четвертом разглядеть части этих частей: глаза на лицах, пальцы на руках. Дальше, в принципе, мы должны увидеть части частей частей (например, зрачок глаза или ноготь пальца) и т.д. Каждый раз, меняя слой своего языкового восприятия, мы переходим от дхармы к дхарме и совершаем движение «по вертикали» нашего языка. При этом множество тел находится «по горизонтали», образуя сам слой пирога. Но «Толпа» как одно целое находится уровнем выше образующих ее фигур и, соответственно, двумя уровнями выше голов и рук этих фигур и тремя уровнями выше глаз и рук. В сущности, Босх писал эту картину точно так же, фокусируя свой взгляд на разных уровнях восприятия. Подвергая такому языковому анализу все существующие картины и фотографические изображения, мы обнаружим, что они используют лишь четыре-шесть языковых уровня. На языке фотосъемки это называется «степенью разрешения».

 Естественно, двигаясь «вверх по языковому пирогу», мы должны выйти из картины, обнаружив, во- первых, что она является частью триптиха, триптих – частью стены, стена – частью зала, зал в здании, здание на улице, улица в городе, город на планете и т.д. до глобального горизонта Вселенной в целом. Это – потолок нашего языка.

Физическая реальность имеет очень много таких уровней. Технические приспособления, вроде телескопа и микроскопа, помогают нам увидеть их, но они ничего не прибавляют нам в языке. Мысленно мы «видим» гораздо шире, чем позволяют нам наши органы зрения. Именно в этом смысле мы вправе говорить о «дне языка» как о чем-то конструктивном. Математика – это самый высокий из достигнутых человеком уровней словоупотребления. В сущности, математический универсум всегда ограничен несколькими уровнями. Этот универсум начинается с первичных сущностей, которые, вообще говоря, никак не определяются, ссылаясь у интуитивному понятию: элемент, число, точка. Все они – терминологические единицы того языкового аппарата, с которым работает математик. Над ними появляются множества, уравнения и пространства. Алгебра множеств, полиномов и пространств порождает следующие уровни. Их общее число в математике не превышает четырех-пяти уровней. В частности, это выражается и в том, что математики не слишком интересуются функциями с большими экспонентами. Да и физикам они не нужны: их формулы пишутся в пределах 3-4 степеней. Но именно поэтому математика применима к чему угодно. Необходимо лишь оговорить сразу, что будет считаться первичными сущностями. Если «точки» – это биологически признаки, то можно математически выразить генетические законы Менделя.

Дном языка, с которого все начинается, включая первичные сущности, являются ничто, нуль, точка, пустое множество, вакуум, абсолютный покой. Можно предположить, что для мозга все эти понятия –