— Ну вот, раскудахтались! — Нинка уже сидела, положив подушку на голову, загнув один угол внутрь, как генерал в треуголке. — Я думала, вы добрые, а вы… Вот вам назло никуда влезать не буду!

— Девчонки, сколько можно хихикать! Ну-ка спать всем! — отозвалась со своего поста Лида.

— Спокойной ночи всем! Анька, не забудь сказать: «Приснись жених невесте, на новом месте». Завтра расскажешь, кто приснился.

— Угу. Не забуду. Спокойной ночи.

«Мне самой интересно, что это мне на новом месте приснится».

Анька закрыла глаза и полетела в светлую даль. Она привычно вступила в свой ночной полёт, как вступают в тёплое, ласковое море.

И сон ей снился — всегда один и тот же, с того самого времени, как она заболела. Или этот сон, или вообще ничего не снилось.

Ей снилось, что она поднимается на больших крыльях и летит прямо к солнцу. Крылья же у неё — как на картинке, которую она видела в книжке, там где читала легенду об Икаре. Как он поднялся на крыльях к солнцу, и там растаял воск, который скреплял крылья. Крылья растаяли, а Икар упал, и разбился.

Ну вот, летит она прямо к солнцу, и уже ей жарко, так жарко — невозможно.

«Всё, сейчас упаду, и умру», — думает во сне Анька.

Но вдруг она чувствует, что кто-то стреляет в неё, стреляет метко, чтобы попасть не в сердце, а в левую руку. Анька снова и снова чувствует боль и начинает падать.

Она понимает — тот, кто стрелял — спас её. Иначе она бы улетела ещё выше, на солнце, и потом, падая, разбилась бы насмерть. А так — она стремительно падает вниз, больно ударяется о землю, но остаётся в живых. Анька снова чувствует боль в руке и просыпается.

Что, уже утро?

Опять сон, всё тот же сон. А я и ночи не заметила.

— А я и ночи не заметила.

— Доброе утро, доброе утро! — Лида распахивает двери палаты. — Вставайте, девчонки, вставайте, умывайтесь, кровати стелите.

Лида разносит таблетки, а Светке — уколы делает, сразу два. Светка не реагирует на уколы, только улыбочка чуть кривится в сторону.

— Всё, порядок, Светик, молодец! — Лида уходит.

— Давайте, давайте! Подъём! — вот уже и Люба с суднами. — Веселее, птички мои!

Подъём — в семь, а смена у персонала — в девять. Все утренние процедуры — на ночной смене.

— Анька, ты беги в ванную, умывайся сама, и иди, лежачих умывай! Теперь давай по очереди ходить. Наконец-то я от этого Миронюка вздохну, хоть через день — и то легче!

Наташка откровенно радуется облегчению своей жизни.

— А что, и мальчишек тоже я должна умывать? Это что, положено?

— Положено, положено, иди!

— Ну, раз положено… А то страшно…

Не бойся, привыкнешь, познакомишься со всеми, — ободряет её Маша, — иди, не бойся. Наши мальчишки — налево, узнаешь по такому красивому, который сидит, по Славику.

Никто и не заметил, как вздрогнула Наташка. «Как хорошо, что мне туда идти не надо», — подумала она ещё раз.

Вздохнула и Аська.

Анька берёт в умывальной таз и чайник. Набирает половину чайника воды, потом останавливается и топает на пищеблок. Там, в титане, добирает чайник горячей водой и идёт в палату к мальчишкам.

— О, новенькая! — все взоры устремляются на Ань-ку. — Как зовут?

— Аня. Кто будет умываться?

Пока Анька отвернулась, Миронюк сделал Славику знак — сейчас, мол, проверим эту новенькую, из чего она сделана!

— Ой, вода тёплая! — Серёжка подставил руки под струю. — Ой, здорово как! Ты где это тёплую взяла?

— В титане! На кухне-то всегда тёплая есть!

— А ты откуда знаешь?

— Жизненный опыт! — слова сами выскочили. «Откуда у меня эти слова выскочили? Я ведь не знаю таких!»— подумала Анька.

— Ну, ты молодец, спасибо! — Серёжка — человек бесхитростный, и благодарит сразу, от души. Анька же переходит к Миронюку.

Миронюк уже орудия пыток достал — мыло в зелёной мыльнице и зубную пасту со щёткой.

— Ой, водычка тэпла! — начал Миронюк. Он плескался, фыркал, брызгался, плевался, пока ему самому не надоело, или стыдно не стало — кто знает.

Анька же стояла спокойно, и как бы не глядя на Кольку, хотя и воду подливала вовремя. Она смотрела в окно и, когда, по мысли Миронюка, она должна была бы уже сорваться, она вдруг спокойно сказала:

— Как красиво, у вас из окна море видно! В нашей палате его какой-то павильон загораживает!

Миронюк поперхнулся и закашлялся, на этот раз — по настоящему.

— Кончай там плескаться, Колька, а то вода остынет! Не только тебе хочется тёпленькой! — Славик давал Миронюку отбой.

— Да ничего, пусть моется, я ещё наберу! Мне всё равно ещё девчонкам набирать!

Это сразило всех сразу, и наповал. Аньку приняли.

— Всё, больше её не обижаем, пацаны! — сказал Костик, когда она ушла.

Девчонки тоже были поражены тёплой водой.

— Как это ты догадалась?

— А я думала, у вас всегда так! У нас в больнице нянечки умывали, так они всегда тёплую добавляли. Это не я, вернее, не я сама придумала, — как бы оправдывалась Анька.

Маша посмотрела на Наташку, посмотрела только.

— Ну да, я же по вашим больницам не лежала! — Наташка, конечно, была обижена.

— Да тебя никто и не винит! — сказала Маша. — Ничего особенного и не случилось. Будешь умывать, так теперь добавляй горячей. Приобретай жизненный опыт.

— Очень мне нужен этот опыт!

— А кто его знает? Может, пригодится когда-нибудь. Ты что, всю свою жизнь наперёд знаешь?

Всю жизнь наперёд Наташка не знала, поэтому ей пришлось замолчать и согласиться.

Завтрак пролетел, и вот уже забегали медсестры:

— Девочки, готовимся, готовимся! Обход скоро, обход! Кровати чтоб красивые были, с тумбочек всё убрали!

— Да убрали уже, убрали, хватит! — ворчит Нинка.

Хоть и бывает обход два раза в неделю, всё равно все волнуются немного, даже у кого перемены в здоровье никакой не предвидится. А уж о тех, кого должны поднять, или у кого срок операции подходит — о тех и говорить нечего.

Лечаший врач у нас — Ярославцев, Евгений Петрович.