Наконец, с риском для жизни ложимся на операционный стол. И при этом продолжаем толстеть.

Но мало-помалу вопрос о тучности выбирается из топи заблуждений и предрассудков на твердую почву научных исследований. Последние лет пять он привлекает самые яркие умы. Постепенно клеймо бесхарактерности сменяется на респектабельный статус болезни. Такой взгляд дает возможность рассмотреть связь между весом тела и генетической предрасположенностью человека, особенностями внутриутробного развития, влиянием окружающей среды. Это позволяет надеяться на проникновение в суть проблемы и пересмотр отношения общества к тем, кто страдает ожирением, заманчиво указывает на конкретные решения, касающиеся реальной профилактики и лечения избыточной полноты.

Однако наука, несмотря на всю свою значимость, может далеко не все. Она лишь закладывает фундамент будущего успеха. Нелепо было бы отмахиваться от индустрии питания и фармацевтики, которая наживается на пандемии ожирения, лоббируемая (не будем уточнять почему) некоторыми государственными чиновниками. Важную роль в решении вопроса должны сыграть социологи, историки, эксперты в области здравоохранения — те, кто разрабатывает нестандартные подходы к решению обсуждаемой проблемы. Такие люди есть, и есть среди них истинные подвижники.

Итак, эта книга о том, как мир стал толстым и как создавшееся положение изменить.

Повесть об ожирении непроста, ее сюжетные ходы проливают свет на то доброе и дурное, что таится в каждом нас. Тут и детектив, и мелодрама, и истории о поиске истины, и рассказы о тщеславном стремлении к успеху, известности, богатству Главное же в книге — люди, живущие в борьбе со своим весом. Их судьбы, связанные невидимой нитью общего несчастья, их жизни, которые могут и должны измениться. Прогресс нарушил в человеческом организме тонкий баланс, достигнутый сотнями тысячелетий эволюции. Первейший долг дальнейшего прогресса — восстановить это хрупкое равновесие. Вызов брошен. И принят.

Нэнси Райт лежит на спине в 17-й операционной Медицинского центра диаконис — Бет-Израэль,[1] свободно раскинув руки, лежит спокойно, но несколько неуклюже. Густые темно-рыжие вьющиеся волосы распущены, на висках тронуты легкой сединой. Напряженный взгляд притягателен, в нем светятся решимость и уверенность в себе. Такие женщины нравятся определенному типу мужчин. Глядя на Нэнси, понимаешь, почему она дважды счастливо выходила замуж. Понятны в общем и причины обоих разводов.

Однажды она сказала, что, большой придя в этот мир, такой и осталась. Это правда. При рождении Нэнси весила 4 кг 650 г. В детстве ела так много, что отец заподозрил у нее какие-то психологические отклонения. Сама она ничего подобного у себя не находила, но ее взаимоотношения с едой и впрямь напоминали затяжной любовный роман, полный бурной чувственности. «Пища всегда была моим лучшим другом и одновременно злейшим врагом», — призналась мне Нэнси. В итоге этих борений к зрелым годам самые простые житейские удовольствия стали отнимать у нее много сил. Тяжело ухаживать за цветами в саду. Нелегко возиться с внуками (их у Нэнси пятеро). Плюс к тому — лавинообразное нарастание болезней: повышенное артериальное давление, высокое содержание холестерина в крови, по ночам апноэ (временная остановка дыхания). Она все время чувствует себя уставшей и немощной, ненавидит это состояние, испробовала, как ей кажется, все возможное, чтобы его преодолеть. Посещала группы «Вейт вотчез»,[2] принимала таблетки для похудания. Сначала вроде бы помогало, вес шел на убыль, Нэнси видела свет в конце туннеля, покупала одежду размером меньше, строила планы на новую жизнь. Но потом опять, не в силах сдержаться, яростно набрасывалась на еду, и все возвращалось на крути своя. Словно она, едва пробудившись от страшного сна, вновь оказалась во власти ночного кошмара.

Окружающие обвиняли Нэнси в безволии — и напрасно. Чего-чего, а характера ей не занимать. Она двадцать лет проработала в нелегкой и неблагодарной сфере социального обслуживания. И один из ее брачных союзов, длившийся девятнадцать лет, оказался непростом испытанием. В день пятидесятилетия она сделала себе подарок — бросила курить и уже четыре года живет без никотина, не помышляя в будущем вернуться к сигаретам. Но еда — иное дело. «Без табака куда ни шло, — говорит Нэнси, — а без калорий долго не протянешь».

В конце концов, все сводится к балансу приоритетов, вернее сказать, его нарушению. Как путешественник в безводной пустыне целиком поглощен мыслями о живительной влаге, так и Нэнси пасует перед навязчивым влечением к еде. Поглощение пищи для нее не просто утоление голода, а постоянная, непреодолимая потребность, равнозначная потребности в дыхании.

Доктор Эдвард Мун, доцент кафедры хирургии Гарвардской медицинской школы и практикующий хирург Медицинского центра диаконис — Бет-Израэль, прекрасно это понимает. Ему тридцать восемь. Он респектабелен и на первый взгляд производит впечатление человека самоуверенного и рожденного руководить. Но за внешним лоском и первоклассным костюмом угадывается скованность чересчур застенчивого ребенка, этакого самоуглубленного умника-разумника, вынужденного проводить каникулы в летнем лагере и коротающего время в обществе любимого микроскопа, вместо того чтобы участвовать в шумных играх сверстников. Он не совсем такой, как все, — и это роднит его с Нэнси.

Сын владельца ресторана, Эдвард родился в Корее. Детство его прошло в Гардении, штат Калифорния. Родители ожидали от мальчика намного больше того, чем достигли сами. По-азиатски почтительный и послушный, Эд не обманул их надежд. Он блестяще окончил среднюю школу, поступил в Йельский университет и через четыре года стал бакалавром и магистром в области биохимии. Затем Гарвардская медицинская школа, и, наконец, долгожданная нейрохирургическая практика в солнечном Сан-Диего — престижная работа, обещавшая неплохие деньги и профессионально интересная для многих его коллег. Но не для Муна. Оказывается, ему нужно было другое.

«Я изучал нейрохирургию, полагая, что это уникальная специальность для тех, кто готов делать особо тонкие и сложные операции на головном мозге, — говорит Эдвард. — Оказалось же, что нейрохирурги сталкиваются в основном с грыжей межпозвонкового диска и травмами. По большей части это уныло и тривиально».

Мун вернулся в Гарвард, чтобы стажироваться в общей хирургии в Медицинском центре диаконис — Бет-Израэль. Теперь он специализировался на раке молочной железы и операциях на желудке. И то и другое оказалось для Эдварда интересным. Но в первом случае выбивало из колеи общение с пациентками. Они тщательно прочесывали Интернет, выискивая во «всемирной паутине» все, что только возможно, о раке молочной железы, и приходили с найденными материалами в офис Муна — не столько советоваться, сколько советовать. Их бесцеремонная назойливость не могла не раздражать. «Что такое операция на молочной железе? — спрашивает врач и сам же отвечает: — Это маленький разрез и быстрое восстановление после хирургического вмешательства».

Пациентки, естественно, относились к своей беде иначе, требовали вторичных осмотров, дополнительных заключений и особых гарантий, и все права были на их стороне. Что мог поделать Мун? Он отказался от этой области хирургии.

Иначе сложилась ситуация с хирургией желудка. Здесь Эдвард ощущал доверие больных: они в полном смысле слова вверяли свою судьбу лечащему врачу, не задавали лишних вопросов и не ожидали чудес. Сам же Мун отдавался работе с подлинным энтузиазмом. Дело и впрямь было захватывающим.

«В Японии и Корее десятки тысяч людей умирают от рака желудка, — говорит Мун. — Эта напасть унесла и нескольких моих родственников».