нож. Придется вам заняться...

- Не понимаю. Разве можно! Если бы не ваш "араб", ваши кости уже растащили бы шакалы... Разве можно?..

- Узбеки едят конину... У вас есть пастуший опыт. Кончайте, и пошли. Нам до заката надо на ту сторону. А река широкая... Ну!

- Нет!

- А я говорю...

- Если нельзя верхом, оставим их...

- Чтобы через час весь оазис знал о подозрительных всадниках, бросивших лошадей... Ну нет.

- Ну тогда продадим коней отцу вон той девочки... Салоры знают толк в конях.

- Что! Какая девочка? Какие салоры?

- Вон из той юрты, а дочка его улыбается нам вот с того дувала.

Джаббар побледнел и весь затрясся. Он с таким ужасом уставился на девчонку, что она мгновенно спряталась.

- Доченька! - окликнул ее Зуфар. - Мы не злые люди. Не бойся!

Но с арабом творилось что-то непонятное. Он по-звериному присел и, не отрывая взгляда от верхушки ограды, лихорадочно расстегивал кобуру.

- Что с вами? - удивился Зуфар. - Да там только маленькая девочка.

- Тем хуже для нее.

Он не спускал глаз с дувала.

- Окликни ее, - пробормотал он, - пусть высунет голову.

Без церемонии Зуфар вырвал из слабых рук Джаббара оружие. Удалось ему это тем проще, что араб ослабел от лишений.

Пустыню они прошли. Они были на Аму-Дарье. Джаббар достиг цели. Он теперь знал, куда идти, где и кого искать. Он прекрасно мог обойтись теперь без Зуфара...

Все эти мысли промелькнули в голове Зуфара. Он вертел маузер и смотрел с сожалением и отвращением на Джаббара. Правильно говорят, что там не люди, а звери... Там - в капиталистическом мире. Только оттуда мог явиться такой зверь, которому ничего не стоит поднять руку на ребенка...

Успокаивало, что с Джаббаром покончено. Да, Зуфар решил. Еще немного, еще несколько часов, и он передаст этого человека в руки советских властей.

От юрты к ним шел неторопливой походкой высокий салор с крючковатым носом и пепельно-седой бородой. Шел он без оружия, совсем по-домашнему. Всем своим видом он показывал, что ему нечего бояться людей, появившихся так неожиданно из песков. Зуфар насторожился.

В те тревожные дни советские работники не разъезжали по пустыне так беспечно. Шедший к ним салор, видимо, запросто общался с подозрительными людьми Каракумов. Кем бы мог быть этот высокий равнодушно взиравший на них салор, не выразивший ни малейшего удивления при виде их?..

Салор прикрикнул на девочку, все еще выглядывавшую из-за дувала, и, подойдя к арыку, приветствовал с другого берега неожиданных гостей из пустыни:

- Салам! Не обращайте внимания на Артык. Ей дали имя Артык - Лишняя, потому что она лишний рот в семье. Поскорей бы выросла. Выдал бы ее замуж... Девчонка глаза мозолит. Даклама - такой обычай. Девчонка мне с вдовой брата досталась. Брата убили в прошлом году в песках... Жена у него с тремя детьми осталась. Ну я по обычаю даклама и женился на ней... Взял вдову второй женой...

Видно, салор любил поговорить. Но по хитринке в его взгляде можно было заподозрить и другое. У некоторых многословие служит чем-то вроде маски. Пока сам говоришь, можно разглядеть собеседника, присмотреться к нему.

Язык салора работал не останавливаясь, а глаза бегали, изучая лица, одежду Зуфара и Ибн-Салмана, их оружие, коней...

- Я вас ждал.

- Ждали? - удивился Зуфар. - Кто вы?

- Вас ждали люди в прошлую пятницу. Меня зовут Далпачи, Ораз Далпачи. В пятницу вы не приехали. Я ходил в барханы, смотрел. Таксыр посылал людей вас искать и из Бурдалыка, и из нашего Пальварта, и из Хары-баша, и с переправы Хаурбе. До самых колодцев Алдыргуш джигиты ездили, сказали: "Никого не видели".

- Значит, все готово? - быстро спросил Джаббар.

- Вы хотите переправляться? - вопросом на вопрос ответил Ораз Далпачи.

- И сейчас же.

- Гму-гму, - пробормотал салор и посмотрел в сторону темной полоски камышовых зарослей, за которой угадывалась могучая река. - Воды много... Быстрое течение.

- Ну так что же? Не пешком же мы пойдем... по воде?

- Паром есть.

Но он сказал "паром есть" таким странным тоном, что Джаббар забеспокоился:

- Паром?.. А он хороший?

- Хороший... Только...

- Далеко паром?

- Надо брать билеты.

- Какие билеты? Ах да, билеты... Что ж, возьмем билеты.

- Билеты продает Бяашим... Хакбердыев Бяашим...

- Ничего не понимаю. Поедем мы, наконец?

Ораз Далпачи с укоризной посмотрел на араба, затем на Зуфара и, наконец, снова на араба.

- Вы как тот, кто едет на арбе и, не слезая с нее, зайца хочет поймать. Бяашим - командир взвода... Красная Армия! Бяашим знает, кто придет из пустыни, того надо взять на переправе, отвести в Бурдалык... Бяашим продаст вам билеты. Бяашим пустит вас на паром... На пароме, посреди реки, Бяашим и его люди скажут: "Давайте документы!"

Он щелкнул языком, точно передвинув затвор винтовки... Криво усмехнувшись, Джаббар заметил:

- Сколько?

Медленно Далпачи покачал головой:

- Таксыр не велел брать с вас ничего... Извините. Народ недоволен вами. Народ на большевиков смотрит.

- Почему? - вырвалось у Джаббара.

- Вы много обещали. А теперь налог в пользу джихада ввели. На кишлак наложили шестьдесят тысяч. Вы говорите: это по справедливости. На всех раскладка поровну. На богатого пятьсот, и на вдову пятьсот... Байские сынки ночью по домам ходят... Кто отказывается, тому нож в живот. По справедливости?! Придется поехать к таксыру*... через Пальварт... Паром для вас не годится. В Пальварте есть каимэ**... такая лодка... Таксыр знает...

_______________

* Т а к с ы р - господин. Здесь звание.

** К а и м э - большая лодка.

Когда они ехали через тугай, Джаббар спросил:

- Таксыр, - это Заккария? Так, что ли?

- Вы его знаете? Серьезный человек... Приказал завод хлопковый сжечь, кое в кого стрелять. У дехканина Алишера хлопковое поле ночью перепахать, маш посеять... Много таксыр приказывает... Его боятся...

- Мне надо скорее в Бурдалык.

- Знаю, Тюлеген сказал.

- Тюлеген Поэт?

- Да, Тюлеген здесь.

Далпачи не особенно удивился, но взгляд его стал почтительнее.

Зуфар меньше всего хотел встретиться с Заккарией. Но встретиться пришлось.

В доме его Зуфар сразу же оказался под самым пристальным наблюдением. Тюлеген Поэт опекал Зуфара поистине с отеческой заботой. Он не отходил от него. Именно Тюлеген Поэт взял на себя труд объяснить Зуфару несколько простых истин:

- Нежный мой друг, душа моя, обратите внимание, в доме нашего таксыра Заккарии Давлятманда вы свободная птичка на ветке тополя. Вы вольны лететь в синее небо, или на Аму-Дарью, или в степь Карнап-Чуль. Никто не препятствует вашему восхитительному порханию. Но я - ваш лучший друг и хотел бы, чтобы в ваши уши проникло одно соображение. Дорогой земляк, эти злокозненные типы из ГПУ жаждут с вами встретиться и облобызать вас. Они вообразили, что вы не штурман Зуфар, а курбаши Зуфар. Тот самый вождь калтаманов, который на колодцах Джаарджик обратился к бедным заблудшим калтаманам с воззванием поднять зеленое знамя пророка. Будто бы вы посланы из Кабула в Каракумы самим его светлостью эмиром бухарским Сеид Алим-ханом и являетесь уполномоченным британского правительства. Ай-яй-яй! Как же так вышло? Я же вас, брат мой, знал в Хазараспе честным служащим Среднеазиатского пароходства, и вдруг вы в стане врагов! Вы не боитесь оказаться у стенки? И из-за кого? Из-за эмира, развратника и труса эмира Сеид Алим-хана! О!

Конечно, Тюлеген Поэт издевается. Пусть погаерничает. Надо было думать раньше. Надо было сразу же порвать это воззвание.

Теперь весть о Джаарджике расползлась по всей пустыне.

А Тюлеген продолжал издеваться:

- Попасть в лапы чекистов из-за его светлости Сеид Алим-хана... Уморил. Пострадать большевику из-за бывшего эмира! Из-за проститутки в белой чалме и златотканом халате, живущей на подачки англичан! Я сам в Кабуле видел эту разряженную кучу дерьма. Каждый день эмир тащится со свитой после восхода солнца к хаузу на Джалалабадской дороге. Развалившись в золоченом кресле, его светлость отдает светлейшие приказания сакао водоносам - и благосклонно разрешает брать воду из хауза и поливать соседние улицы. Мудрый эмир каждому сакао точно указывает, в каком месте и сколько брать воды. Так в труднейших государственных заботах проходит у великого властителя Бухары день... А большевик Зуфар исполняет поручения этого идиотика...

И снова Тюлеген разразился хохотом.

Тюлеген не испытывал чувства вражды к Зуфару. Стоило ли теперь попрекать историей в Хазараспе? Он потчевал сейчас Зуфара ухой из аму-дарьинского шипа. Он ухаживал за ним с заботливостью, переходившей в назойливость. Старый Заккария мог быть спокоен. Недреманное око его в лице Тюлегена Поэта не прозевает ни одного шага большевика Зуфара, не упустит ни единого его слова.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Тухлое яйцо не тонет.

Н а с и ф

Сколько денег, а живет как

муха на хвосте собаки!

А б у  Н а ф а с

Поведение Заккарии вызывало жалость. Старик напускал на себя таинственность. Он говорил о самых простых вещах туманно и непонятно, многозначительно прищуривая глаза, покачивал головой, устремив взгляд куда-то в пространство. Ни на один вопрос Ибн-Салмана он еще не дал сколько-нибудь вразумительного ответа. Непонятно, почему старик играл в заговорщика. Было очевидно, что он и в самом деле заговорщик. Он даже выставлял это напоказ.

Когда Заккария восседал на шелковом тюфячке, сложив ноги по-турецки, он выглядел весьма внушительно. Да, его темно-синий халат, его белоснежное