хозяйство? И огород есть — выращиваем овощи, — и птичник. Иногда помогаю солдатам порядок в казарме навести, гоняю их почище старшины. И они слушаются — будь здоров. Ленкомнату оформила. Правда, кое- что не доделала, теперь надеюсь, вы мне поможете. Идемте погуляем, я покажу вам все здешние достопримечательности.

— Может, чаю попьем?

— Чай потом. Вечером муж должен прилететь, вот соберемся вместе, познакомимся поближе.

Майор Сташенков гонял его на экзаменах, как строгий преподаватель нерадивого студента, и такие задавал заковыристые вопросы, на которые требовалось время на обдумывание, а при малейшей заминке он издевательски тянул: «Та-ак, понятно. Поехали дальше».

Николай терпел: один раз сорвался, теперь расплачивайся. А к командиру не придерешься, он требует знаки смекалки — без этого летчику в небе делать нечего.

Дважды пришлось сдавать Наставление по производству полетов, столько же по «Особым случаям», Инструкцию по эксплуатации самолета.

Полетели по кругу, потом в зону. Как Сташенков хмыкал, какие вводные ни давал, придраться к летчику оснований не было: Николай держал нервы на замке и пилотировал с олимпийским спокойствием, выполняя задания с ювелирной точностью.

Но безупречные полеты летчика не сменили гнев командира отряда на милость.

— Завтра полетим на полигон — основная наша работа там, — сказал он Николаю. — В паре, строем. Стрельба из пушек по мишеням.

Стрельба из пушек… Отыскал все-таки по летным книжкам слабое место в боевой подготовке Николая — в полку стрельбы проводились раз в два года, да и те без достаточной требовательности, — бытовало мнение, что пилоту в современном бою вряд ли придется использовать бортовое оружие бомбардировщика, для этой цели есть штурманы и воздушные стрелки. Но майор Сташенков рассуждал иначе…

Вылетели ранним утром. Пыль за ночь осела, горизонт просматривался четко, болтанки еще не было, и юркий дозвуковой штурмовик легко несся над песчаными дюнами, послушно реагируя на малейшее отклонение рулей управления. Николай плотно держал строй, зная, что Сташенков непрестанно следит за ним.

Раньше, кроме вчерашних и позавчерашних полетов, Николаю не приходилось летать на этом типе самолетов. Но он понравился ему сразу — устойчивый, маневренный, с широким диапазоном скоростей. А еще совсем недавно, когда Николай учился в училище, даже сам термин «штурмовая авиация» был исключен из лексикона летчиков: некоторые военные теоретики считали, что в современной ракетно- ядерной войне штурмовику над полем боя нечего делать, его заменят более скоростные, более стремительные истребители-бомбардировщики. Правда, преподаватель воздушной тактики майор Клеверов не раз ругал горе-стратегов и утверждал, что штурмовик как в годы Великой Отечественной, так и в предстоящей войне будет незаменим для обеспечения успеха на поле боя. И оказался прав. Войны в Египте, в Ливане и особенно в Афганистане неопровержимо доказала ошибочность теории противников штурмовой авиации. Теперь приходится наверстывать упущенное, заново строить самолеты-штурмовики, оснащать их вооружением, создавать тактику штурмовых ударов…

Сташенков вел самолет над самыми дюнами, и струи раскаленного воздуха, вырываясь из выхлопных сопел, срывали с вершин песчинки, закручивали их, образуя за штурмовиком пыльную дорожку.

«Лет десять назад за такой бреющий полет по головке не погладили бы, — подумал Николай, — чуть зевнул — и полон рот песка…» Теперь же, чтобы избежать радаров и самонаводящихся ракет, чем ближе к земле, тем больше шансов остаться живым. И реакция от пилотов требуется мгновенная, в чем, как ни груб и ни бестактен Сташенков, командира не упрекнешь: штурмовик мчится как по ниточке, стрелки пилотажных приборов застыли на одном месте. И ориентируется, как в классе тактики на красочном макете, хотя здесь глазу не за что зацепиться, развороты выполняет точно по времени, энергично, лихо. Николай едва успевал следить за всем — в донесении придется указывать и время пролета поворотных пунктов, и скорость полета, и данные ветра…

Солнце краешком выползло из-за горизонта, и небосвод обагрился, запылал, стал блекнуть к вершине; в один миг все вокруг переменилось: дюны задышали жаром и от них вверх поползли блекло- желтые волны; самолет ведущего вздрогнул, качнулся с крыла на крыло. Началась болтанка.

Командир отряда несколько увеличил высоту, но прогрев воздуха шел так быстро, что от болтанки надо было лезть на тысячу метров, а это значило дать себя обнаружить.

По условиям задания на цель — полигон — надо было выйти не замеченным «противником»: укрыться от ока радаров, обойти ракеты, ускользнуть от истребителей. Но это все условно. И хотя там, куда летели штурмовики, невдалеке базировались истребители, радары ПВО своими щупальцами прощупывали небо, зенитные ракеты нацелены ввысь; Николай не предполагал, что за их полетом тщательно следят и все условия игры будут соблюдены, потому строгое выполнение режима и профиля полета несколько озадачило его: ради чего так старается командир — мстя за прежнюю обиду, выматывая его до седьмого пота, или по натуре такой зануда, солдафон и педант?

Как бы там ни было, командир есть командир, и повод ему для лишних придирок Николай постарается не давать. А потому трудись, пилот, потей и не ропщи на судьбу — никто тебя сюда не гнал…

Солнце оторвалось от горизонта и зависло, казалось, на одном месте, окутанное маревом, словно паутиной, било прямо в глаза, мешая пилотировать. Воздух накалялся, штурмовики уже бросало, как на многометровых трамплинах. А впереди еще предстояло пройти вдоль горного хребта, перескочить его на узком перешейке и лишь потом взять курс на полигон.

Температура в кабине, несмотря на интенсивный обдув вентиляторов, росла, руки прилипали к рычагам управления, глаза пощипывало.

Интересно, как чувствует себя Сташенков? С его комплекцией, наверное, не очень-то здорово. Но не отступится, чтобы досадить, проучить строптивого подчиненного. Пусть… Посмотрим, у кого нервы крепче.

Наконец впереди показалась гряда гор. Самолет Сташенкова увеличил скорость, и Николай, чтобы не отстать, добавил обороты двигателя.

Гряда гор быстро росла, поднимаясь перед носом самолета. Сташенков круто развернулся вдоль нее. Николай чуть приотстал и усилил внимание — скоро будет перешеек, не запоздать бы с боевым разворотом, возможности над перешейком очень ограничены.

Штурмовик Сташенкова чуть клюнул носом и с левым креном устремился ввысь. Николай потянул ручку пилотирования. Самолет взмыл и, как легкий, натренированный скакун, перемахнул через узкую горловину.

И снова снижение, полет на бреющем. Теперь штурмовики шли над долиной, петлявшей между гор, и скорость пришлось сбавить до минимальной, что усложнило пилотирование — самолеты не так чутко слушались рулей управления.

Неожиданно справа появились истребители. Они барражировали чуть выше, видимо, поджидая их. Пара остроносых, острокрылых перехватчиков, серебром сверкавших в лучах солнца. Они сделали круг и, погасив несколько скорость, пошли неожиданно параллельным курсом. По всей вероятности, штурмовиков они не видели, а команду так идти получили с КП, там догадывались о примерном местонахождении самолетов, знали о готовящемся «ударе» «противника».

Минут пять штурмовики и истребители летели параллельным курсом. Истребители делали змейки, осматривая впереди пространство и гася скорость, отчего далеко не уходили. У очередного перешейка, где предстояло сделать еще одну горку, они снова встали в круг и заметили штурмовиков.

«Теперь придется покрутиться как белка в колесе, — подумал Николай, — и удержаться в хвосте у командира будет непросто».

Сташенков прибавил скорость — для лучшей маневренности — и повел штурмовик круто вверх. Николай не отставал, видя, как резко изломали линию полета истребители и помчались за ними. Но во много раз превосходящая скорость не позволила им вписаться в малый вираж, и они проскочили. Стали на высоте делать новый маневр. А Сташенков уже свалил штурмовик влево, еще более увеличивая