Круминь.

— Сама передала мне, потому что возмутилась откровенной ложью Велты. Обрати внимание на окончание письма. Велта пишет, что Аусма скучает по Гунару и просит его приехать в Ригу.

Гайлитис дочитал письмо до конца.

— Аусма приглашает Гунара? Это невероятно!

— И я так думаю, — поддержал его Янис. — Обрати внимание на следующее весьма характерное обстоятельство. Велта направила письмо Гунару 10 июля. Десятого! А уже 25 июля в одно из министерств республики из-за рубежа поступила неожиданная, но настоятельная просьба — принять в Риге делегацию специалистов не в октябре, как было согласовано и намечено ранее, а в первой половине августа.

— Ну, и что же? — не понял Гайлитис. — Какая здесь связь? Письмо и перенос срока прибытия делегации…

Недоумение Гайлитиса не остановило Круминя. Готовясь докладывать выдвинутую версию, он не рассчитывал на легкое согласие и потому приготовился отстаивать свое мнение.

— Поначалу и я так думал и точно такой же вопрос задавал себе. На первый взгляд, эти два факта как будто связи не имеют. Но это только на первый взгляд. А потом я присмотрелся к некоторым обстоятельствам, и они приобрели определенное значение.

Круминь неторопливо достал портсигар, закурил.

— Почему именно после письма Велты с откровенной ложью о приглашении Аусмой Гунара последовала просьба о досрочном приезде делегации?

Гайлитис, хотя и слушал со вниманием, делать выводы не торопился, ожидая, когда Круминь изложит все, что считает нужным.

А тот продолжал:

— В связи с этим меня заинтересовала одна деталь. Не успела делегация как следует разместиться в гостинице и привести себя в порядок после дороги, как ее руководитель стал настойчиво добиваться дать интервью корреспондентам газет и был весьма доволен, когда оно появилось в «Ригас балсс». На память об этом он взял с собой несколько экземпляров газет.

Круминь вынул из папки газету и положил ее на стол. На второй странице две колонки интервью были обведены красным карандашом.

— Далее, — докладывал он. — Приехав в Ригу, Велта не интересовалась нашими газетами. Но после того как отправила письмо Гунару, каждый день покупала все газеты па латышском и русском языках. А чтобы киоскер не забыл ей оставить газеты, вручила ему подарок. Сообщение о прибытии делегации, а также интервью руководителя восприняла с радостью и не выдержала, поделилась об этом с Аусмой.

Доклад начал увлекать Гайлитиса.

— В составе делегации есть некто Шредер, — продолжал Круминь. — Все было бы хорошо, если бы не одно интересное обстоятельство: Шредер всячески уклоняется от глубокого обсуждения вопросов по специальности. Наши инженеры называют его «западным болваном» и заявляют, что говорить с ним совершенно не о чем. Создается впечатление, что он посторонний человек в делегации.

Круминь закрыл папку с материалами на Велту, вопросительно посмотрел на Гайлитиса.

— Каковы ваши выводы? — спросил Круминь и ответил: — Я полагаю, что ложь Велты в письме к Гунару — не что иное как условность. Шеф Велты полагал, что такая условность не вызовет ни у кого подозрений, и ошибся. Аусма по Гунару скучать не может! — уверенно закончил он. — Газетное сообщение о приезде делегации в Ригу я рассматриваю как сигнал Велте о прибытии связника. Не напрасно же она стала так внимательна к прессе! А вот кто прибыл связником, надо выяснить. Возможно, Шредер. Это мое мнение, разумеется, предположительное. И еще, самое главное. Мне кажется, что Велта либо уже выполнила задание, либо в ближайшее время выполнит. Ей нужен связник, чтобы передать сведения. Иначе не было никакого смысла затевать приезд делегации.

— Какие сведения? О чем? — спросил Гайлитис. — Судя по твоим докладам, она больше всего времени проводит на даче Аусмы да с этим старшиной Валентином. Какие же сведения она могла собрать за это время?

Круминь, как бы раздумывая над вопросом, ответил:

— Сам об этом думал. И неоднократно. У меня сложилось мнение, что Велту, кроме авиатора, никто больше не интересует. Валентин знакомил ее со своими друзьями из других родов войск, но даже франтоватые моряки не производили на нее впечатления. Надо полагать, привязанность Велты к авиаторам не случайна. Я выяснил существенную деталь, которая, по моему мнению, проливает некоторый свет на привязанность Велты к военнослужащим авиации. На аэродроме примерно три месяца осваиваются два новых истребителя-перехватчика. Валентин был на курсах по их изучению в Москве и продолжает осваивать сейчас. Надеюсь, ты не станешь возражать, что дружба Велты с Валентином носит весьма направленный характер?

— Ты ждешь возражений? — спросил Гайлитис после некоторого раздумья. — Их не будет. Как всегда, ты умеешь убеждать. Я с тобой согласен. Теперь надо действовать.

Валентин сидел за кипой секретной литературы. Ему предстояла кропотливая работа по изучению новых истребителей-перехватчиков, поступивших на вооружение в войска. Чтобы их обслуживать, ему, авиационному технику, надо было знать все до винтика. Валентин диву давался, столько в этих крылатых машинах сосредоточено технических новинок.

По складу характера Валентин относился к той категории людей, которые не способны все схватывать на лету. Ему требовалось время, чтобы изучить материал обстоятельно, что называется, мысленно ощупать каждую деталь, блок, агрегат самолета. Но если он что-то усваивал, то это было накрепко. Его голова надежно сохраняла в памяти все, что достигалось упорным и дотошным трудом, но на этот же раз наука явно не шла ему в голову.

Он старался заставить себя разбирать схемы, запоминать рекомендации по эксплуатации самолетов, возможные неисправности и их устранение, заучивать бесконечное число цифр, от которых рябило в глазах, а прилагаемые усилия желаемых результатов не давали. Все, что он читал, с таким старанием пытался запомнить, в сознании оставалось как бы за полупрозрачной пеленой. Он вроде бы и знал прочитанное и в то же время не знал. В памяти сохранялись какие-то обрывки знаний, которые не воспроизводили полностью изученное. Валентин нервничал, однако ничего сделать с собою не мог. Хотел он того или нет, все же должен был признаться, что такому состоянию была причина — он по-настоящему сильно полюбил Велту.

За полтора месяца она стала для него незаменимым человеком, и он не мог минуты прожить, чтобы не думать о ней. Виделась она ему, чувствовалась рядом в учебных классах, у самолетов, в столовой, общежитии. Она звала, манила к себе, и он нетерпеливо ожидал конца работы, чтобы бежать к ней, смотреть на нее влюбленными глазами, по-юношески робко держать за руку и говорить, говорить…

Чтобы она не обижалась, не отказалась от встреч, Валентин готов был на все. Он остановил свой выбор на ней и лучшей жены не мечтал иметь. Правда, он еще не разобрался в ее чувствах, не успел понять, насколько они глубоки, но уже то, что она тянулась к нему, искала встреч, его радовало.

Размышления Валентина прервал офицер, объявивший, что через час надо сдать секретную литературу. Валентин растерялся, потому что не успел не только законспектировать, но даже прочитать то, что было необходимо для сдачи зачетов, и начал лихорадочно перелистывать страницы учебных пособий и наставлений. Но чем больше торопился, тем меньше мог сосредоточиться на прочитанном. Он упустил время и не понимал, что будет отвечать строгому полковнику-инженеру. Он сожалел, что из-за Велты забросил учебу, все свободное время проводил с нею, домой возвращался на рассвете, а рано утром был уже в строю, работал. Если бы такая нагрузка длилась день, второй, выдержать было легко. Но когда недосыпания тянулись больше месяца, то к концу дня усталость валила с ног, и Валентин чувствовал, что сдает. Он думал отказаться от встреч, чтобы позаниматься, отдохнуть, но как только Велта появлялась, отбрасывал эту мысль, уезжал в ресторан, театр и бродил до рассвета по Риге, отвозил ее в Булдури, а сам