Не отвечая на вопрос, Кандыбин снова спросил:
— Как относитесь вы к этому движению?
— Как я могу относиться к бандитам и убийцам?
— Это вы правильно определили: бандиты и убийцы. Тут наши взгляды совпадают. Но сейчас мало дать точное определение этим людям. Ни один честный человек не может спокойно наблюдать за всем, что они творят…
Муравьев покраснел.
— Я готов вступить в Красную Армию и бороться с оружием в руках, — решительно сказал он. — Когда я ехал сюда по вызову Марии Федоровны, — он оглянулся в ту сторону, где сидела Цепляева, — то был свидетелем разговора между крестьянином и солдатом. Крестьянин защищал антоновцев, а солдат возражал. Я и подумал в тот момент: «Мать честная, если бы я только мог попасть в ряды антоновцев! Я сумел бы убедить крестьян! Да ведь только не дадут. Сразу заткнут глотку штыком!..»
— От вас этого не потребуется, — улыбнулся Кандыбин. — Важнее проникнуть в штаб антоновцев…
— Ну, уж это фантазия! — воскликнул Муравьев. — Это не в моих силах, — он развел руками. — Чего не могу, того не могу!
— А если все же подумать, — не отступал Кандыбин. — Мы поможем кое в чем. Для того чтобы покончить с бандой антоновцев, требуется проявить хитрость, собрать информацию и обезглавить движение. Это чрезвычайно трудно и опасно. Отлично знаем, какому риску будет подвергаться человек, которому удастся туда пробраться… Но зато какая польза для народа!
— Но каким образом? — удивился Муравьев.
— О деталях операции разговор пойдет после. Сейчас нужно знать ваше принципиальное мнение… Вы можете и отказаться…
— Да нет, я согласен, — твердо заявил Муравьев. — Но пока я не вижу путей…
— Если вы согласны, то давайте приступим к обсуждению наших совместных действий. Вот и товарищ Цепляева вам поможет.
Дворянская[2] улица в Воронеже славилась своей гостиницей «Метрополь» да еще столовой Енгалычева, в которой обычно питался простой люд. Дом, где помещалась столовая, был одноэтажный, с мезонином. Так и остался бы этот дом безвестным, как десятки других одно- двухэтажных домов, если бы не одно обстоятельство. После Октябрьской революции хозяин с семьей перебрался жить в мезонин, где было посуше и теплее, а первый этаж конфисковали городские власти. Окна были закрыты ставнями, столовая бездействовала. Да и нечем было кормить…
И вдруг ведущая к дому асфальтовая дорожка была расчищена, внутри велись какие-то работы — слышался стук. Прохожие останавливались и с удивлением рассматривали особняк: что там такое происходит? Опять откроют столовую? Но где же возьмут продукты?
В доме срочно оборудовали две комнаты под зал. Утеплили окна, затопили печь. Поставили столы. Потом на столах разложили книги, журналы, газеты, брошюры. А над входной дверью, выходящей на улицу, была прибита вывеска: «Воронежский комитет левых эсеров». Немного ниже стояла надпись более мелким шрифтом: «Клуб левых эсеров».
В комитете за большим столом, покрытым красным сукном, на котором стопкой были сложены бланки со штампом комитета левах эсеров и печати, сидел Муравьев. В другой комнате хозяйничала Цепляева.
Иногда заходили посетители. Муравьев с ними беседовал. Рассказывал о работе левых эсеров, о том, что готовятся выборы нового губкома.
Они ждали, терпеливо ждали. Кандыбин в Воронеже, Дерибас в Москве. Их расчет был построен верно. Они не могли ошибиться.
И вот в одну из ночей, когда весна пробивала свой путь сквозь пургу и ветер и на землю падал липкий снег с дождем, в комнате Смерчинского послышался негромкий стук. Кто-то стучал в окошко. Первая услышала жена.
— Бронислав, опять кто-то! — тронула мужа за плечо с тревогой. — Ей надоели эти ночные визиты, вечные разговоры, таинственные и приглушенные. Она хотела спокойной жизни. — Прогони их! — сказала она в сердцах.
Смерчинский поднялся, накинул пальто, вышел в сени.
— Кто там? — негромко спросил он.
— От Золотарева я. Откройте.
Смерчинский открыл щеколду. Незнакомец вошел быстро, снял рукавицу, поздоровался.
— Я прибыл, как договорились. Привез письма. — Его голос звучал твердо и уверенно.
Смерчинский снова запер дверь и провел его во вторую комнату. Засветил керосиновую лампу. Поставил ее на стол. Предложил незнакомцу раздеться и сказал:
— Давайте знакомиться. Смерчинский.
— Донской, — тихо, но как-то внушительно произнес незнакомец. Произнес так, что Смерчинский ни о чем больше не стал расспрашивать. Донской выглядел молодо, ему было примерно столько же лет, сколько и Брониславу — не больше двадцати пяти, — но держался он уверенно.
— Вы отдохнете здесь или сразу пойдем к Марии Федоровне? — спросил Смерчинский.
— Если удобно, то здесь, — ответил Донской. — Уж очень тяжела была дорога. Сильный ветер и слякоть. Я думал, что это к лучшему, да чуть не попал в лапы к чекистам: нарвался на заставу красных. Едва ушел. — Заметив, как ему показалось, испуганный взгляд Смерчинского, добавил: — Да вы не беспокойтесь. Ушел чисто. Никого за мной не было.
Гостю постелили на диване. Тот поблагодарил и, укладываясь, сказал:
— Если я не встану, поднимите меня в восемь часов.
— Хорошо. — Смерчинский удалился.
Разбудив гостя утром, он сказал:
— Вас покормит жена. Я должен предупредить Цепляеву. Нужно застать дома, пока она еще не ушла. Она должна организовать вам встречу.
Когда Смерчинский возвратился домой, Донской сидел за столом, пил чай. По другую сторону стола сидела жена Смерчинского и ела хлеб с ветчиной. Угостил гость. Жена, как заметил Смерчинский, смягчилась: гость произвел выгодное впечатление. Донской выжидающе смотрел, как Смерчинский не спеша раздевается, ему хотелось побыстрей узнать новости, но он проявил выдержку. Предложил:
— Садитесь завтракать.
И только тогда, когда Смерчинский утолил голод, Донской попросил, не потребовал, а попросил:
— Вы можете мне рассказать?
Смерчинский увел его в другую комнату и сообщил:
— Цепляева разговаривала с Муравьевым. Поэтому я немного и задержался. Он готов вас принять. Просил выяснить, может ли кто-нибудь узнать вас на улице и не грозит ли вам это неприятностями?
Гость задумался. Покачав головой, сказал:
— Пожалуй, меня здесь никто не знает…
— Тогда, если для вас это неопасно, может быть, мы вместе пойдем к нам в комитет?
Получив согласие Донского, Смерчинский отправился вместе с ним в город. Возле особняка на Дворянской улице Донской остановился, прочитал вслух: «Комитет левых эсеров», с удивлением посмотрел на Смерчинского.
— Я думал, что вы поведете меня на квартиру. У вас еще не прикрыли? Ну и ну…
Вошли внутрь дома, где их поджидал Муравьев. Поздоровавшись, Донской подошел к столу, где в беспорядке лежали брошюры. Муравьев и Смерчинский молча наблюдали, как у него разгорелись глаза.
— Где нам можно поговорить? — Донской огляделся по сторонам.
— Можно здесь, можно у меня дома, можно на улице. Правда, на улице сейчас холодно. Где вам удобнее?
— Сюда никто не войдет?
