войск лже-Гусев, завладев документами советского командира Гусева. Но в этом деле важны и детали. Контрразведчики рассуждали так. Если лже-Гусев имел такую богатую биографию, которая началась еще в гражданскую войну в стане белых и имела свое продолжение в фашистской Германии, то, надо полагать, птица он важная, а соответственно и масштабы его вражеской деятельности немалые. Работать ему одному — коэффициент полезного действия мал. Значит, должен быть еще кто-то, а может быть, и не один. Кроме того, собирая шпионские сведения о советских войсках, он должен был их передавать.
Следовательно, арестовать его сразу было бы преждевременным. Хотя в фронтовых условиях оглядываться особенно не приходилось, решили все же посмотреть, как поведет себя дальше этот «интендант».
В середине сентября из тыла противника возвратился разведчик «Смелый». Он рассказал, что в деревне Дубки, километрах в семидесяти от линии фронта, в доме колхозника Цуканова, укрывается раненый боец Лахно, который был писарем в артиллерийском управлении фронта. Он был ранен в конце августа во время боев за этот населенный пункт. Его подобрал Цуканов, укрыл у себя на чердаке и уже немного подлечил. Лахно рассказал разведчику о бое за Дубки, о том, что среди отступавших бойцов и командиров был капитан медслужбы Прихожан из фронтового госпиталя.
— Понимаешь, — говорил Лахно разведчику, — все окруженцы, которые там были, пошли в контратаку и потеснили немцев, а капитан в это время прятался в канаве. Полковник хотел пристрелить его, а потом плюнул и ушел.
Когда Лахно лежал уже раненный и немцы приняли его за убитого, он видел, как немецкие автоматчики вывели капитана Прихожана из кустарника и повели в деревню. Они прошли мимо него совсем рядом, и он не мог не узнать Прихожана.
Контрразведчики подняли личное дело Прихожана. В нем имелась отметка о том, что капитан Прихожан непродолжительное время был в окружении, прошел проверку и направлен в свою часть на прежнюю должность.
В своем объяснении на имя начальника отдела кадров после выхода из окружения Прихожан написал, что в плену он не был, с немцами в окружении не встречался и вышел вместе с другими военнослужащими. Три человека, которых назвал в объяснении Прихожан, тоже были опрошены. Они подтвердили его объяснения.
— Получилась неувязочка, — сказал Иванюта, кладя раскрытое на нужной странице дело Прихожана на стол перед Андреевым.
— Побеседовать бы с Лахно сейчас по этому вопросу поподробнее. Может быть, это был и не Прихожан, — заметил Андреев.
— Совсем было бы хорошо вывести Лахно из тыла для опознания Прихожана. В крайнем случае, если он еще не может передвигаться, предъявить ему на опознание фотокарточку и еще раз опросить его подробно.
Андреев с нескрываемым удивлением посмотрел на Иванюту.
— Ты, Коля, говоришь об этом, как о вполне реальном деле? Вывести… опросить… Это что тебе, к соседям в землянку сходить или в столовую? Нет, брат, надежды на это мало. Когда его видел «Смелый», тот еще ходить не мог. Ранение в грудь и в ногу. Поправлялся медленно. Нужны были лекарства, а где их там взять?
— Но все же, Сергей Петрович, попытаться, мне кажется, стоит, — произнес задумчиво Иванюта.
— Ладно, доложу Кленову. Посмотрим, — подвел итог разговору Андреев.
«Смелый» выполнил поставленную перед ним задачу полностью. Доставил командованию весьма ценную информацию о положении на оккупированной территории, о передвижении и дислокации войск противника. Но об исчезнувшей разведгруппе нового ничего добавить к тому, что он передал по рации, не мог. Многое в этом деле было для контрразведчиков загадкой. Кто была девушка, которую задержали немцы примерно в то время, когда был расстрелян старик Жаворонков? Была ли это Галина или другая, случайно попавшая в руки оккупантов? Почему был расстрелян старик? Кто-то выдал его или, может быть, только потому, что он был в прошлом красный партизан, председатель колхоза, деревенский активист? Ответить на эти вопросы было совсем непросто. Но они представляли интерес, и «Смелый» при следующей ходке должен был попытаться решить эту задачу.
«Смелый» по плану должен был отправиться в тыл противника через неделю, но в связи с предложением Андреева и Иванюты пришлось этот срок сократить до трех дней. С разведчиком ушел на задание Иванюта.
Нелегкая задача стояла перед молодым контрразведчиком. Встретиться в тылу со своими людьми, повидать раненого бойца Лахно и попытаться вывести его к своим. Срок — десять дней. Называя этот срок, Кленов заметил:
— Знаю, что все это непросто и нелегко, но нужно. Времени на выполнение задания даю мало, но больше сам не имею.
Иванюта, прощаясь с Андреевым, пошутил:
— Идя к начальнику с предложением, будь готов его выполнить. Так, кажется, гласит известная поговорка?
— Примерно так, — задумчиво ответил Андреев. — Ты там смотри, проявляй инициативу только разумную, не лезь на рожон…
— Есть, товарищ капитан, — лихо приложил тот руку к старой кроличьей шапке, в которую он облачился.
Иванюте и его спутнику предстояло пройти не один десяток километров по земле, занятой врагом.
Населенные пункты они старались обходить. Двигались в основном ночью, а если днем, то шли лесом, оврагами, балками, подальше от постороннего глаза. Торопились. Времени было в обрез.
На девятый день, рано утром Иванюта вошел в землянку подполковника Кленова, держа под руку Лахно, который не хотел остаться в тылу и умолил старшего лейтенанта взять его с собой. Он еще хромал, да и был очень слаб. Иванюта иногда тащил его буквально на себе.
Лахно опознал Прихожана и подтвердил свой прежний рассказ, уточнив некоторые детали…
Эту ночь она помнила смутно. Узкая, длинная, как вагон, комната с обшарпанными обоями, топчан, табуретка. Врач сделал укол, и ей стало немного легче. Принесли какую-то бурду в металлической миске и кусок хлеба. Она пожевала немного и снова прилегла на топчан. В голову лезли всякие мысли, путались, обрывались и снова появлялись. Перед глазами все время стояли ребята. Строгий Соловьев хмурился, был чем-то недоволен. Неунывающий Головков шутил, пытался обнять, а Якимчук укоризненно качал головой и повторял одну и ту же фразу: «Эх, Галина, Галина… Как же это так получилось?..» Потом она видела мать и отца. Грустные, они стояли на перроне и махали вслед увозившему ее на фронт поезду. Она открывала глаза и всматривалась в темноту. За узким окном шумел в деревьях ветер. Где-то в деревне одиноко выла собака. За обоями шуршали мыши. Страх не покидал ее ни во сне, ни наяву, он сжимал сердце, теснил грудь. Она поворачивалась на бок, клала под щеку ладошку и пыталась уснуть. Но как только закрывала глаза, снова видела ребят. Вот они садятся в лодку и плывут к противоположному берегу. Речка широкая, вода темная, большие волны ударяют в борта лодки… Они идут лесом, ураганный ветер качает деревья и наклоняет их до самой земли… Огромная черная машина, и около машины убитые ребята лежат рядом, как патроны в обойме. Кругом немцы стоят и хохочут. Подводят Афанасия Денисовича: Галина вскрикивает, просыпается. На дворе уже светло. Она подходит к окну. Нет, это не сон. Окно выходит в огород. Галина видит не убранную еще картошку, свеклу, мокрую землю и начинает вспоминать, что ночью шел дождь и громко стучал в окно. За окном стояло пасмурное угрюмое утро.
В городе, куда отвез Галину переводчик утром следующего дня, ее снова допрашивали. Вопросы были похожи на вчерашние: где она жила до войны, кто ее родители, в каких частях служила, кто и как ее готовил к заброске в тыл… Она отвечала по легенде. Ей недавно, перед началом войны, исполнилось двадцать лет. Она единственная дочь у родителей. Отец у нее — бухгалтер, а мать — парикмахерша. После
