перемахнувший через барьер Бедари. Через мгновение Голдири и обвиняемый, сцепившись, покатились по полу с оглушительным грохотом. Их борьба была поистине величественным и одновременно чудовищным зрелище, напомнившее мне читанную давным-давно у Гесиода историю битвы богов и титанов, причем титаном представлялся мне могучий Голдири. Усилий, которые прилагали оба боровшихся, хватило бы на то, чтобы разрушить обычных размеров город, а то и страну. Сопение, которое они издавали, напоминало свист ветра ужасающей силы, а короткие шаги способны были в один прием раздавить отряд кавалерии.

Я был захвачен поединком, который, как и гесиодова титаномахия, закончился поражением титана. На помощь Бедари бросились поначалу замешкавшиеся гвардейцы, вместе им удалось утихомирить бушевавшего Голдири. Впрочем, тот и сам быстро понял тщету своих отчаянных попыток вырваться и успокоился. Гвардейцы крепко держали его за руки.

— Снимите левую перчатку! — приказал король.

Гвардейцы подчинились. У основания мизинца на левой руке фрисгульда явственно виднелась небольшая ранка. По моему распоряжению, к руке Голдири приложили шпагу Бедари. Ранка оказалась как раз напротив злосчастной заусеницы на эфесе оружия дригмига. Фрисгульд мог оцарапать руку именно так, если держал шпагу острием к себе, как очень длинный кинжал.

После этого я попросил позволения измерить длину его сапога. Король разрешил. Во время этой процедуры четыре караульных крепко держали фрисгульда за ноги и за руки — чтобы не позволить ему причинить мне вред.

Длина сапога Голдири составила 14 футов. Точь-в-точь, как след, поначалу принятый мною за след Цисарта.

Спустя короткое время он уже отвечал на вопросы его величества. Голос его был тусклым и бесцветным, взгляд — отрешенным.

Голдири возненавидел покойного Цисарта еще несколько лет назад, когда из двух подававших надежды молодых офицеров один начал опережать на служебной лестнице второго. Голдири вдвое дольше пробыл дригмигом, нежели Цисарт. Когда он, наконец, получил первый офицерский чин фрисгульда, Цисарт уже давно носил шитье фрисканда и командовал полуротой гвардии. Таковы были мотивы убийства.

Именно он пустил слух о якобы имевших место разговорах Бедари, порочивших фрисканда Цисарта. Он знал, что между ними неизбежно вспыхнет ссора. После того, как это действительно случилось, он убил Цисарта, причем сделал это таким образом, чтобы подозрение непременно пало на дригмига Бедари. Тут ему помогло письмо Мирлич, зачем-то сохраненное Цисартом и случайно обнаруженное Голдири в кармане убитого. Оно было без подписи, и его вполне можно было принять за попытку выманить фрисканда в парк.

Письмо же, подброшенное дригмигу Бедари и вызвавшее последнего в парк, написал сам Голдири. Когда Бедари уснул, несколько одурманенный вином с примесью дурмана, Голдири подложил письмо в комнату дригмига.

Затем, во главе караула, он наткнулся на труп, якобы случайно, после чего спешно направился в комнату Глюмдальклич, чтобы арестовать мнимого убийцу. Уже здесь он совершил ошибку, которая могла стать для него роковой, окажись я внимательнее. Голдири, придя на место преступления с караульными, не подходил к телу. К убитому Цисарту подошел рядовой гвардеец (это его следы частично перекрыли следы Голдири, оставленные ранее). Голдири же, даже не осмотрев шпагу, приказал арестовать Бедари. Когда того не оказалось в комнате, он уверенно повел караульных к Глюмдальклич. Расспроси я его подчиненных сразу, подозрительность поведения фрисгульда стала бы очевидной. Но я не сделал этого.

Так или иначе, убийца во всем сознался. После допроса он был связан и уведен под усиленным караулом в то самое подземелье, в которое совсем недавно он, злорадствуя в глубине души, препроводил одну из жертв своей изощренной мести.

Подойдя к столу, на котором я сидел — между шпагой и кубком, — король взял в руки орудие убийства и, нащупав заусеницу, негромко сказал:

— Оказывается, иной раз ничтожная малость может решить судьбу нескольких человек.

— Да, — согласился я. — Всего лишь заусенец.

— Я имел в виду не только заусенец, — усмехнулся его величество. — Но, коль уж ты заговорил об этом… — он повернулся к Бедари, стоявшему рядом с Глюмдальклич и крикнул, грозно нахмурившись: — Ну-ка, дригмиг, подойдите сюда!

Бедари спешно подбежал, отвесив низкий поклон монарху.

— Заберите ваше оружие и приведите его в порядок! — приказал король. — Так содержать шпагу недостойно будущего офицера! Почистите ее как следует и сточите, наконец, этот заусенец!

Таким-то образом и закончилась эта история соперничества двух офицеров королевской гвардии. Я не стал подробно описывать ее в моей книге о путешествиях, поскольку она изобиловала кровавыми подробностями и могла вызвать неприязнь по отношению к славным жителям этой удивительной страны. Потому я ограничился коротким описанием истинного финала — казни Голдири — которое позволю себе повторить еще раз.

Однажды молодой джентльмен, племянник гувернантки моей нянюшки, пригласил дам посмотреть смертную казнь. Приговоренный был убийца близкого друга этого джентльмена. Глюмдальклич от природы была очень сострадательна, и ее едва убедили принять участие в компании; что касается меня, то хотя я питал отвращение к такого рода зрелищам, но любопытство соблазнило меня посмотреть вещь, которая, по моим предположениям, должна была быть необыкновенной. Преступник был привязан к стулу на специально воздвигнутом эшафоте; он был обезглавлен ударом меча длиною в сорок футов. Кровь брызнула из вен и артерий такой обильной и высокой струей, что с ней не мог бы сравняться большой версальский фонтан, и голова, падая на помост эшафота, так стукнула, что я привскочил, несмотря на то, что находился на расстоянии, по крайней мере, английской полумили от места казни.

В этой тяжелой истории весьма важным представляется урок, преподнесенный судьбою и мне, и прочим вольным и невольным участникам описанных событий. Размеры тела не влияют на характер страстей, царящих в человеческой душе, — как не влияют они на возможность помочь другу, спасти невинного или наказать виновного.

Правда, окончание этого приключения оказалось совсем неожиданным — по крайней мере, для меня. После всего случившегося Бедари уже не мог относиться ко мне как к насекомому или забавному домашнему зверьку. Я вызвал у него чувство уважения, какое может вызвать у одного человека другой, причем — равный. Только вот проявилось уважение его поистине странным образом. Бедари вдруг заявил Глюмдальклич, что отныне не потерпит постоянное присутствие в ее спальне постороннего мужчины — независимо от того, насколько этот мужчина мал ростом.

На прошлых выборах в кнесет в 2016 году Шай Кацор был избран по спискам «Ликуда». Он считался ястребом — во всяком случае, когда корреспонденты спрашивали его, на каких условиях должен развиваться мирный процесс, Шай Кацор отвечал, вздернув свой квадратный подбородок:

— На наших. Мы достаточно сильны, чтобы палестинцы плясали под нашу дудку.

В политику Кацор пришел из бизнеса. Собственно, из бизнеса он не уходил, продолжая в промежутках между парламентскими баталиями руководить своей фирмой по выпуску видеоаппаратуры. Весной Шаю