которым из них пользовались при разделке мясных туш, а которым еще нет.

— Хорошо, — сказала Глюмдальклич. — Теперь я попрошу Грильдрига определить, каким из пяти ножей повар пользовался.

В зале воцарилась напряженная тишина. Я подошел к ножам. Мне не нужно было особо присматриваться. На втором справа лезвии явственно различались пятнышки засохшей крови, размером в шиллинг, которые ускользнули и от внимания чистившего ножи повара, и от придирчивого взгляда прокурора.

— Вот он, — я указал на запачканный нож. — Вот этим ножом повар уже пользовался. Я вижу следы крови на нем, очень маленькие, но вполне различимые.

Прокурор презрительно хмыкнул. Позвали повара. Тот подтвердил мою правоту. Перед тем его заставили поклясться, что между ним и мною не было сговора и что он не мог знать заранее, на какой нож я укажу.

— Нет, — упрямо возразил обвинитель. — Я не вижу в этом доказательств правоты госпожи защитницы. Между ее подопечным и поваром мог быть сговор.

Глюмдальклич беспомощно воззрилась на меня. Я ожидал такого рода обвинения и подготовил ответ. Поманив нянюшку, я объяснил ей, что она должна сказать и сделать. Лицо Глюмдальклич прояснилось. Обратившись к королю, она сказала:

— Ваше величество, действительно, Грильдриг мог бы сговориться с поваром. Но, надеюсь, господин обвинитель не станет утверждать, что он может сговориться с насекомыми? Потому что в этом случае господин обвинитель признает у насекомых наличие разума, с чем, безусловно, не согласится ни один ученый.

— При чем тут насекомые? — непонимающе спросил обвинитель. — Разумеется, все эти жуки, мухи, муравьи лишены разума, равно, как и рыбы или птицы. Но какое отношение все они имеют к нашему делу?

— Правоту Грильдрига докажут мухи. Обычные неразумные мухи. А чтобы господин прокурор не заподозрил, что Грильдриг их дрессировал, мы попросим любого слугу выйти в сад и поймать с десяток самых обыкновенных мух.

— Не понимаю! — прокурор обращался не к Глюмдальклич, а к королю. — Не понимаю, для чего нам мухи? И что, в конце концов, нам хотят доказать?

Семитрендриг, разделяя недоумение обвинителя, тем не менее, хотел узнать, что же мы еще придумали. Остановив знаком возмущавшегося прокурора, он подозвал одного из слуг и отдал ему короткое распоряжение. Спустя короткое время лакей вернулся, держа в кулаке громко жужжащих мух. Я заблаговременно зашел за ножку кубка, держа в руке обнаженный тесак. По знаку Глюмдальклич, лакей приблизился и разжал кулак над столиком с пятью ножами.

Поначалу мухи взвились вверх, но, спустя короткое время, зароились над единственным ножом, поочередно садились на него, в конце концов облепив лезвие, принялись ползать взад-вперед по широкой полосе металла.

В полной тишине Глюмдальклич торжествующе сказала:

— Как видите, ваше величество, мухи подтвердили сказанное Грильдригом. Они сели на лезвие именно того ножа, на который указал он.

— Ну и что? — переспросил прокурор. — Что это означает?

— То, что они чуют частицы крови и мяса, которые остались на ноже несмотря на тщательную чистку. Те самые частицы, которых ни я, ни вы, ни его величество, никто другой из людей не может увидеть, сколь острым ни оказалось бы его зрение. Те самые частицы, которые Грильдриг увидел и указал нам.

— Но… — затянул было обвинитель, но король прервал его, оглушительно хлопнув в ладоши.

— Довольно! — заявил Семитрендриг VI. — Мы воочию убедились в том, что Грильдриг действительно обладает качествами, которые могут оказаться полезными для установления истины. И потому мы позволим Грильдригу участвовать в судебном процессе. Но обращаться к обвинителю и подсудимому разрешается только официально назначенному защитнику — то есть, вам Лорич. А теперь пусть лакеи немедленно прогонят этих назойливых насекомых. Дабы храбрый маленький помощник защитницы не тратил время на схватку с этими чудовищами.

Публика расхохоталась, даже прокурор не смог сдержать ухмылку. Слуги быстро выгнали мух из судебной палаты, после чего я, действительно, перевел дух и спрятал тесак в ножны.

Глюмдальклич присела в реверансе, а я намотал себе на ус, что среди тех, к кому я не мог обращаться непосредственно, король не назвал самого себя.

Готовясь к судебному процессу, я собирался начать с особенностей, которые были обнаружены мною при осмотре орудия убийства, затем перейти к некоторым деталям, касающимся состояния тела и одежды убитого. Но во время допроса свидетелей, и, особенно, при демонстрации прокурором улик и доказательств вины Бедари, мне пришла в голову весьма любопытная мысль. Подозвав Глюмдальклич, я коротко объяснил ей, что нужно делать. Будучи чрезвычайно сообразительной девушкой, она сразу же уловила суть. На губах ее заиграла торжествующая улыбка, которую она, впрочем тут же согнала, постаравшись принять вид скромный и озабоченный.

— Ваше величество, — сказала она, — обвинитель продемонстрировал улику, которая ему представляется важной, чуть ли не решающей. Я говорю о письме, найденном в кармане кафтана убитого. Я прошу разрешения задать подсудимому несколько вопросов, касающихся этого письма. Для этого я попрошу дать ему письменные принадлежности.

Король вопросительно взглянул на обвинителя. Тот демонстративно пожал плечами и промолчал. Его величество милостиво кивнул девушке; тотчас по ее просьбе, арестованному поднесли лист бумаги, перо и чернильницу.

— Пожалуйста, напишите два слова: «Фрисканду Цисарту», — велела Глюмдальклич.

Бедари подчинился. Служители поднесли написанное моей нянюшке. Я заглянул в лист и облегченно вздохнул.

— Дригмиг Бедари, откуда вы родом? — спросила Глюмдальклич.

— Лорич, мы же земляки… — растерянно отвечал подсудимый. — Я из той же Снотиснути, что и ты.

— А покойный фрисканд? — спросила Глюмдальклич.

— Тоже, — ответил Бедари. — Потому он и рекомендовал меня в гвардию.

Тогда Глюмдальклич обратилась к обвинителю:

— Прошу вас, господин прокурор, покажите брибдингу письмо, найденное у убитого.

Обвинитель хмыкнул и, подняв письмо, показал его королю.

— Ваше величество, а теперь взгляните сюда, — и Глюмдальклич торжествующе подняла лист, на котором только что написал несколько слов Бедари. — Вы можете убедиться в том, что Бедари пользуется письменами, принятыми в провинции Снотиснути. Не сомневаюсь, что, обращаясь к земляку, он будет писать точно так же. И сделает это, не задумываясь. А письмо, которое нам показывал господин обвинитель, написано буквами, принятыми в провинции Гноггигнугги. Мы, как правило, не обращаем на это внимания, но мой помощник Грильдриг не раз обращал внимание на то, что, говоря на одном и том же языке, жители разных провинций нашего королевства пользуются разными письменами для записи одних и тех же слов. И значит, это письмо было написано вовсе не дригмигом Бедари, а кем-то другим… — с этими словами моя сообразительная нянюшка повернулась к трем свидетелям, сидевшим на передних скамьях.

— Господа, — сказала она, — кто из вас родился в Гноггигнугги?

Я внимательно следил за выражением их лиц. В наибольшей степени меня интересовал сосед Бедари по комнате, чьи показания были самыми подозрительными и опасными для нашего подопечного.