— Не надо, — слабеньким голосом запротестовала Лейла. — Не хочу так. Отнеси кольцо обратно.

— Обратно? — По лицу Рашида пробежала тень раздражения и исчезла. Он улыбнулся. — За кольцо мне пришлось доплатить наличными, и немало. Это кольцо получше того будет, как-никак золото в двадцать два карата. Смотри, какое тяжелое. Возьми. Не хочешь? — Он захлопнул коробочку. — А как насчет цветов? Ты любишь цветы? А какие у тебя любимые? Маргаритки? Тюльпаны? Сирень? Не надо цветов? Хорошо! Прямо и не знаю, чем тебе угодить. Мне знаком один портной в Дих-Мазанге, думаю завтра отвести тебя к нему и выбрать подходящее платье.

Лейла покачала головой.

Рашид поднял брови.

— Я только хочу... — начала было Лейла и осеклась.

Он положил руку ей на шею. Лейла невольно вся сжалась, словно от прикосновения старой грубой дерюги.

— Да?

— Я только хочу провернуть все поскорее.

Рашид изумленно открыл рот, обнажив желтые зубы.

— Вот ведь не терпится, — только и сказал он.

Пока не явился Абдул Шариф, Лейла думала уехать в Пакистан. Даже когда он ей все рассказал, она не рассталась с мыслью убраться отсюда. Куда угодно, только бы подальше от этого города, где каждая улица превратилась в западню, где в каждом закоулке тебя подстерегает несчастье. Как угодно, пусть даже это очень опасно.

И тут оказалось, что выхода у нее нет.

Ведь ее так тошнило.

И груди прямо распирало изнутри.

И все сроки вышли. Суматоха суматохой, но она бы заметила.

Лейла представила себя в лагере беженцев, драные палатки посреди чистого поля, пронизывающий до костей ветер. И своего малыша — ребенка Тарика, — посиневшего, с ввалившимися щеками. Вот его тельце обмывают чужие люди, заворачивают в тряпку и кладут в грязную яму под разочарованными взглядами стервятников...

И Лейла поняла: бежать ей некуда.

Она перебирала в памяти друзей и близких. Ахмад и Hoop — мертвы. Хасина — уехала. Джити — разорвана на куски. Мама — погибла. Баби — погиб. И вот теперь Тарик...

Но тоненькая ниточка, чудесным образом связывающая ее с прежней жизнью, с прежней Лейлой , крохотная частичка Тарика, — осталась. И она будет расти и в назначенный срок явится на свет. Разве могла Лейла погубить завязь новой жизни, разорвать паутинку между прошлым и будущим?

Она приняла решение быстро. С их последнего свидания с Тариком прошло шесть недель. Еще чуть- чуть — и у Рашида появятся подозрения.

Да, то, что она собирается сделать, недостойно. Постыдно. Позорно. И неправедно по отношению к Мариам. Но хотя ребенок в ней был не больше тутовой ягоды, Лейла уже знала: матери приходится жертвовать многим. А уж добродетелью в первую очередь.

Она прижала руку к животу и закрыла глаза.

Безмолвная церемония потом вспоминалась Лейле урывками, кусочками.

Кремовые полоски на костюме Рашида. Резкий запах его одеколона. Свежий порез от бритвы на шее. Желтые от табака пальцы вертят кольцо. Ручка не пишет, срочно нужна другая. Брачный договор. Подписи: его — уверенная, ее — дрожащая. Молитвы. Зеркало (в нем она впервые замечает, что Рашид подровнял брови).

И где-то рядом Мариам, полная осуждения. Лейла не может смотреть ей в глаза.

Лежа в ту ночь на холодных простынях его кровати, Лейла с дрожью смотрела, как Рашид задергивал занавески, нетерпеливо расстегивал рубаху, распускал завязку на штанах. Пальцы его не слушались. Какая у него отвислая грудь, как густо она заросла седыми волосами, как торчит у него пупок с голубой веной посередине! А глаза так и ласкают молодую жену.

— Да поможет мне Бог, я люблю тебя! — бормотал Рашид.

Постукивая зубами, она попросила его выключить свет.

Когда все кончилось и Рашид уснул, Лейла нашарила под тюфяком заранее припасенный нож, ткнула себя в указательный палец и прижала руку к простыне.

5

Мариам

Днем девчонка была для Мариам скрипом кровати, звуками шагов над головой, плеском воды в ванной, звяканьем ложечки о стакан. Они ведь почти не виделись: так, иногда пронесется по лестнице смутная волна и скроется наверху. Правда, порой они случайно сталкивались нос к носу — в узкой передней, в кухне, у входной двери, — и тогда между ними словно искра проскакивала. Девчонка подбирала платье и извинялась, а Мариам молча наблюдала, как разгорается румянец у нее на щеках. Случалось, от Лейлы пахло Рашидом — его потом, его табаком, его ненасытностью. В жизни самой Мариам давным-давно уже не было места плотской любви, чему она была только рада. До сих пор ее подташнивало при одном воспоминании о супружеском долге, каким его представлял себе Рашид.

По вечерам избегать друг друга не получалось. Рашид сказал, что они — одна семья, а значит, должны трапезничать вместе.