В глазах у него мечтательное, далекое выражение. Я должна добраться до него.
- Яккельсен, должно быть, обнаружил это. Он, должно быть, понял это. И случайно выдал себя. Он, наверное, принял дозу и переоценил свои возможности. Стал нажимать на них. Это заставило их принять меры. Тёрк устроил все с телеграммой. Он был вынужден это сделать. Но они с Верленом ненавидят друг друга. Они - из двух разных миров. Они вместе только потому, что могут быть полезны друг другу.
Он наклоняется ко мне и берет меня за плечи.
- Смилла, - шепчет он, - когда я был маленьким, у меня был такой заводной танк на гусеницах. Если перед ним ставили какой-нибудь предмет, он мог карабкаться вверх по нему, потому что у него была низкая передача. Если предмет нависал над ним, то он, поворачивая, двигался вдоль него и находил другой способ перебраться на другую сторону. Его нельзя было остановить. Ты - такая машина Смилла. Тебя надо было держать подальше от всего этого, но ты все время вмешивалась. Ты должна была остаться в Копенгагене, но неожиданно оказываешься на борту. Потом они сажают тебя под замок, это моя идея - так безопаснее всего для тебя. Дверь запирают, хватит о Смилле, и вот пожалуйста - ты уже выбралась. Ты все время неожиданно возникаешь. Ты такая машина, Смилла, ты вроде такой детской чашки-непроливашки, которая все время поднимается.
В его голосе борются несоединимые чувства.
- Когда я была маленькой, - говорю я, - мой отец подарил мне плюшевого медвежонка. Раньше у нас были только те куклы, которых мы сами делали. Он продержался неделю. Сначала он испачкался, потом у него выпала шерсть, а потом он порвался, и то, чем он был набит, высыпалось, а кроме этого, у него внутри ничего не было. Ты - такой медвежонок, Фойл.
Мы сидим рядом на кровати в его каюте. На столе стоит одна из плоских бутылок, но пьет только он один.
Он сидит, согнувшись, опустив ладони между коленями.
- Это метеорит, - говорит он, - нечто вроде камня. Тёрк говорит, что он старый. Он застрял подо льдом в чем-то вроде седловины скалы.
Я вспоминаю фотографии среди бумаг Тёрка. Мне надо было еще тогда сообразить. То, что напоминало рентгеновские снимки - Видманштеттова структура. Есть в любом школьном учебнике. Иллюстрация сочетания никеля и железа в метеоритах.
- Зачем?
- Тот, кто находит что-нибудь интересное в Гренландии, должен сообщить об этом в Государственный музей в Нууке. Оттуда они позвонили бы в Минералогический музей и Институт Металлургии в Копенгагене. Находка была бы зарегистрирована как нечто, имеющее национальный интерес, и была бы реквизирована.
Он наклоняется вперед.
- Тёрк говорит, что он весит 50 тонн. Это самый большой метеорит в мире. У них с собой в 91-м году были кислород и ацетилен. Они отрезали несколько кусочков. Тёрк говорит, что в нем алмазы. И вещества, которых нет на земле.
Если бы не эта сложная ситуация, мне бы, наверное, показалось, что в нем есть что-то трогательное, что-то мальчишеское. Воодушевление ребенка при мысли о загадочном веществе, алмазы, золото под воротами радуги.
- А Исайя?
- Он был в 1991 году. Со с-своим отцом. Так, конечно, и должно было быть.
- Он убежал с судна в Нууке. Им пришлось оставить его там. Лойен нашел его и отправил домой.
- А ты, Фойл, - говорю я. - Что тебе от него было нужно? Когда он понимает, что я имею в виду, лицо его становится замкнутым и очень суровым. В эти минуты, когда все равно уже слишком поздно, я проникаю в потаенные уголки его души.
- Конечно, я его не трогал. Там на крыше. Я любил его, как н-никого. Он заикается и не может закончить предложение. Ждет, пока успокоится.
- Тёрк знал, что он что-то взял. П-пленку. Глетчер переместился. Они искали две недели и не могли его найти. Н-наконец Тёрк нанял вертолет и полетел в Туле. Чтобы найти тех эскимосов, которые участвовали в экспедиции 66-го года. Он нашел их. Но они н-не хотели ехать с ним. Так что он попросил их описать маршрут. Эту пленку взял Барон. Ее ты и нашла.
- А “Белое Сечение”, как ты туда попал? Я знаю ответ заранее.
- Винг, - говорю я. - Это Винг. Он поселил тебя там, чтобы ты приглядывал за Исайей и Юлианой.
Он качает головой.
- Наооборот, конечно же, - говорю я, - ты был там раньше. Винг переселил туда Исайю и Юлиану, чтобы они были поблизости от тебя. Может быть, чтобы выяснить, что они знают и помнят. Именно поэтому ходатайство Юлианы о том, чтобы
- Меня нанял Сайденфаден. О двух других я раньше и не слышал. Пока ты не добралась до них. Я нырял для Сайденфадена. Он инженер по транспорту. Тогда он торговал антиквариатом. Я доставал ему идолов со дна озера Лиайя, в Бирме, до введения там чрезвычайного положения.
Я вспоминаю чай, который он заваривал мне, его тропический вкус.
- Потом я случайно встретил его в Копенгагене. Я был безработным. Негде было ж-жить. Он предложил мне приглядывать за Бароном.
Нет человека, которому не становится легче на душе, когда приходится рассказывать правду. Механик - не прирожденный лжец.
- А Тёрк?
Взгляд его становится отсутствующим.
- Человек, который всегда добивается своей цели.
- Что он знает о нас? Он знает, что мы сейчас здесь сидим? Он качает головой.
- А ты, Фойл, кто ты такой?
В его глазах пустота. Это тот вопрос, на который он никогда в жизни не пытался дать ответ.
- Человек, который хочет немного заработать.
- Надеюсь, что ты хорошо заработаешь, - говорю я. - Ведь эти деньги должны компенсировать смерть двух детей.
Губы его сжимаются.
- Дай мне глоток. - говорю я.
Бутылка пуста. Он достает из ящика еще одну. Я успеваю заметить там круглую синюю пластмассовую банку и что-то прямоугольное, обернутое в желтую тряпку.
Спиртное пьется быстро.
- Лойен, Винг, Андреас Фаин?
- Они б-были отстранены с самого начала. Они с-слишком старые для этого. Это должна была быть наша экспедиция.
За этими стереотипными формулировками мне слышится голос Тёрка. Есть что-то привлекательное в невинности. Но лишь пока ее не соблазнили. Потом она представляет собой жалкое зрелище.
- Так что когда я начала причинять слишком много сложностей, вы договорились, что ты начнешь следить и за мной?
Он качает головой.
- Я ничего не знал обо всем этом, не знал о Тёрке или Кате. То, что удалось узнать нам с тобой, было неожиданным для меня.
Теперь я вижу его таким, каков он есть. Это зрелище не приносит разочарования. Просто все сложнее, чем я раньше думала. Всякое увлечение упрощает. Как и математика. Видеть его ясно - это значит быть объективной, оставить иллюзию о герое и вернуться обратно к действительности.
А может быть я просто опьянела от первых глотков. Вот что получается, когда пьешь так редко. Пьянеешь, как только первые молекулы впитываются слизистой оболочкой рта.
Он встает и подходит к иллюминатору. Я наклоняюсь вперед. Одной рукой я беру бутылку, другой вытягиваю ящик и ощупываю тряпку. Она обмотана вокруг рифленого металлического предмета цилиндрической формы.
