документы Зиберта сомнений у гитлеровцев не вызывают, и Кузнецов сразу стал чувствовать себя увереннее и свободнее.

Теперь он не опасался даже «выяснения отношений». Так, 23 мая, когда поздно вечером он шел по улице Коновальца вместе с неким Шварце – сотрудником штаба организации Заукеля, занимавшейся угоном населения в Германию на работу, их остановил патруль. Шварце, у которого не было ночного пропуска, очень напугался возможных неприятностей. Но Зиберт так энергично вступился за него, что старший патруля не решился задержать обер- лейтенанта и его спутника. А признательный Шварце еще долго восхищался выдержкой и поведением Зиберта.

3 июля 1943 года Кузнецова останавливали трижды. Два раза его удостоверение проверяли офицерские патрули. В третий раз обер-лейтенанта Зиберта остановил пехотный полковник. Внимательно просмотрев предъявленные ему документы, полковник неожиданно спросил, где обер-лейтенант обычно обедает. Зиберт назвал несколько мест. «Странно, – пробурчал полковник, возвращая документы, – я знаю в лицо почти всех офицеров гарнизона, но вас вижу впервые».

Зиберт вежливо объяснил, что он не служит в городе постоянно, но лишь наезжает от случая к случаю, в зависимости от служебных заданий.

У полковника, видимо, действительно была хорошая зрительная память. Но документы обер-лейтенанта были в полном порядке, да и держался он совершенно спокойно. На самом деле Кузнецов был встревожен. Тройная проверка в один день могла быть и совпадением, но могла быть вызвана и какими-то промахами с его стороны, наконец, не исключалась и более серьезная подоплека. В отряде решили, что на всякий случай ему лучше переждать и не показываться в городе некоторое время.

Впоследствии выяснилось, что 3 июля в Ровно ожидался приезд весьма высокопоставленного лица из Берлина – имперского министра восточных оккупированных территорий Альфреда Розенберга. В этой связи на центральных улицах документы проверяли у всех без исключения.

Один лишь раз реальнейшая угроза нависла над документами разведчиков, действовавших в Ровно. Разведчица отряда Лариса Манжура была устроена на неприметную, но важную для разведки должность уборщицы ровенского гестапо. В ее обязанности входила и уборка кабинета самого шефа.

Лариса регулярно передавала в отряд листки использованной копировальной бумаги, которые она иногда находила среди мусора в корзинках. В частности, именно из одного такого листка стало известно, что в ровенской тюрьме появился новый заключенный – Грегор Василевич. До этого о судьбе Жоржа Струтинского, жив он или нет, в отряде не знали.

Из другой копирки стала известна секретная директива Берлина о тайном уничтожении с целью сокрытия следов чудовищных преступлений десятков тысяч уже захороненных трупов советских граждан. Эти данные о массовых убийствах были переданы в Москву и приведены впоследствии в ноте наркома Иностранных дел СССР о зверствах гитлеровских оккупантов. Эта нота, в свою очередь, была принята в качестве официального документа на процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге.

Случилось, что однажды шеф гестапо, уходя со службы, забыл вынуть ключ из ящика письменного стола, где его и обнаружила Манжура, когда вечером пришла убирать кабинет. Не подумав, к чему это может привести, Лариса похитила подлинную печать ровенского гестапо вместе со штемпельной подушкой с особой мастикой, книжку незаполненных орденов на обыск и арест с подписями и печатями, бланки служебных удостоверений и другие важные документы. Все это она вместе с Николаем Струтинским, очень гордая и довольная, доставила в отряд.

Решение командования показалось Струтинскому и Манжуре неожиданным: немедленно, благо суббота и до понедельника немцы пропажи не хватятся, вернуть все на место.

Иного выхода не было. В городе действовали десятки разведчиков отряда с отличными документами, до сих пор никто к ним придраться не мог. Но в понедельник кража будет обнаружена, гестапо немедленно отменит все старые документы, начнутся облавы и проверки, введут новые печати, их образцы достать удастся не скоро. Ровенские разведчики попадут в опасное положение, так как их документы окажутся недействительными.

Вот почему Ларисе и приказали в тот же день вернуться в город, в понедельник прийти на работу пораньше и положить все в стол до прихода шефа. Командование понимало, что посылает Манжуру на риск, но рисковать жизнью многих людей, выполнявших чрезвычайно важные задания, оно не имело права. К счастью, лее обошлось благополучно.

Николай Иванович Кузнецов, кроме обычного офицерского удостоверения, имел еще один документ – подлинный гестаповский жетон за № 4885, добытый в схватке с гестаповцами. Трофей представлял тяжелую овальную пластинку из черненого металла, прикрепленную к длинной цепочке. Такие гестаповские жетоны предоставляли их обладателям очень большие полномочия. Николай Кузнецов должен был пользоваться жетоном лишь в исключительных случаях.

Положение Кузнецова – Зиберта было особенным: мало того, что он не был настоящим офицером фашистской армии, он не имел никакого отношения к какому-либо официальному учреждению гитлеровцев в Ровно, да и ко всему вермахту вообще. Нужные для него знакомства с гитлеровцами он заводил частным образом. Почти каждый новый знакомый рано или поздно представлял Зиберта своим друзьям уже как приятеля.

Из-за нелегального положения Кузнецов не мог пользоваться постоянными квартирами – это было связано с регистрацией в военной комендатуре и полиции, а самая элементарная проверка непременно установила бы, что никакой обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт в составе «Викдо» не числится. Поэтому некоторые знакомства Зиберт заводил лишь с целью получения квартир, где можно было бы без риска остановиться в случае необходимости.

Николай Струтинский останавливал машину у кромки тротуара в каком-нибудь оживленном месте и начинал копаться в моторе, устраняя несуществующую поломку. Зиберт же выходил из автомобиля и прогуливался рядом со скучающим видом. Так проходило иногда пять минут, иногда полчаса, пока мимо не проходила женщина, достойная внимания молодого, элегантного обер-лейтенанта с несколькими боевыми наградами. Остальное было просто – пустячный предлог для начала разговора всегда находился. А потом шофер устранял неисправность, и обер-лейтенант предлагал новой знакомой подвезти ее к дому. В машине у Зиберта для подобных случаев всегда находились небольшие подарки: шелковые чулки,