доске объявлений висели разноцветные листки бумаги с такими текстами: «Кто потерял пояс от желтого платья в саду Сен-Джордж, обратитесь в комнату 12». Там же, в саду соседнего мужского колледжа Святого Георгия, потеряны были лифчики (во множестве), перчатки и вечерние сумочки.

Бал, видимо, удался.

Первым городом в Западной Европе, куда меня впервые «выпустили» лишь в 1987 году, был Париж. Даже после Праги, которую мы с мужем к тому времени исходили вдоль и поперек, Париж был совсем особым миром, никак не соотносимым с уже известными мне реальностями, и оттого все там происходившее имело оттенок миража.

Ощущение нереальности возникло у меня уже на эскалаторе аэропорта Руасси, когда меня куда-то уносила лестница, помещенная в стеклянную трубу. Потом каждый вечер в моем окне загоралась Эйфелева башня, на которой недавно установили подсветку, и всякий раз мне казалось, что этого не может быть.

Вечером в пятницу мой немыслимо занятой кузен сказал: «Самое время дать себе волю. Поедем в ресторан?» Я спросила: «Мне одеваться?» На что он ответил: «Скорее раздеваться. Я, например, галстук уже снял». И мы поехали в крошечный ресторанчик на бульваре Сен-Мишель.

Уже войдя, я почувствовала, сколь глупо и ненужно было бы ради этого ужина специально одеваться и сколь физически неудобно было бы еще и помнить, что ты при параде.

В совсем маленькой комнате помещался один большой массивный стол и, возможно, что-то поменьше – точно уже не помню. Салаты и закуски в фаянсовых мисках размером с наши тазы для стирки стояли на подоконниках нескольких окон в нишах средневековой толщины – каждый подходил к ним со своей тарелкой.

Ресторанчик знаменит был блюдами из моллюсков, но мне он запомнился тем, что там я впервые ела самое вкусное в моей жизни пирожное – Tarte Tatin. Это всего лишь яблочный пирог, но яблоки имеют особый карамельный привкус. По легенде, сестры Татен поставили свой пирог в печь и забыли вовремя вынуть, поэтому яблоки (точнее, яблочно-сахарный сироп) слегка пригорели, но оказалось, что так даже вкуснее.

Одно из сильнейших тогдашних переживаний – посещение Оперы, где мы с женой моего кузена слушали «Макбета». Правда, обо мне вернее было бы сказать, что я там присутствовала — такой малый вклад в мое состояние внесла собственно музыка.

Началось с выбора выходного платья. У меня с собой был вполне приличествующий случаю костюм с юбкой. В декабре 1987 года в Париже было тепло и сухо. Впору было ходить в плаще, а не в теплой осенней куртке, в которой я приехала. Плащ я одолжила у племянницы, которая успела из него вырасти. Когда обнаружилось, что плащ к костюму не подходит, из гардеробной извлекли крошечную шубку из темной норки, принадлежавшую некогда моей тетке. Оказалось, что я в нее помещаюсь.

Подъехав к Опере, мы поставили машину далеко за углом и прошли шагов сто до подъезда Дворца Гарнье. Под Рождество по сухому асфальту я шла в легких туфлях, без шапки и в чужой шубе. Одного этого хватило бы, чтобы ощутить полное отчуждение от происходящего – это, несомненно, была не я.

Однако и это было лишь началом. Тяжелая дверь театрального подъезда передо мной распахнулась, и портье сказал: «Добрый вечер, мадам!»

Через несколько минут, когда мы, раздевшись, стали подниматься по знаменитой лестнице, известной по бессчетным фильмам, меня охватило чувство, близкое к панике. Люстры, люди, зеркала, изгиб лестницы – все это создавало не только безусловное ощущение deja vu, но в данный момент вообще происходило с кем-то другим. Меня не могло быть здесь, в этой пестрой и праздничной толпе, хотя мы с Франсуазой решительно ничем из нее не выделялись: выглядели как все, говорили на том же языке. Говоря объективно, новым для меня было только здание. Но субъективно чувство одновременно знакомого и иного было столь острым, что я так и не смогла сосредоточиться на музыке.

Замечу, что в отличие от Ла Скала, куда этикет требует являться в вечерних туалетах, Гранд-Опера – демократичный театр. В антракте я видела в фойе мужчину в кроссовках и теннисной рубашке. Вместе с тем, моей соседкой по креслу в партере была худощавая немолодая дама в чем-то темном, сбросившая свои меха прямо на спинку кресла. Пока не поднялся занавес, я видела лишь мерцание двух бриллиантов в ее ушах. Когда же дали большой свет, я поняла, что мое представление о маленьком черном платье , придуманном великой Коко Шанель, было непростительно примитивным. Шедевр pret-a-porter в соседнем кресле являл собой как бы часть владелицы и не нуждался в украшениях.

Вообще же что в Париже, что в Лондоне, что в Копенгагене я почти не видела ни дам, ни мужчин, которые были бы заведомо тщательно или заведомо модно одеты. Подчеркнутая тщательность в одежде – привилегия пожилых людей. Если на улице Копенгагена впереди меня шла аккуратно одетая пара в светлых куртках и брюках в тон, можно было с уверенностью предсказать, что этим людям как минимум за семьдесят.

В Лондоне в очень холодный майский вечер мы с коллегами пришли прямо с работы в один из лучших итальянских ресторанов. Куртки, плащи и зонты мы оставили в гардеробе, но поскольку это был вечер пятницы, то зал был полон, и всем нам скоро стало жарко. Необходимость стянуть с себя (через голову) теплый свитер меня уже не могла смутить. Один из моих спутников развязал галстук и положил его в карман. Другой снял пиджак, чтобы затем избавиться еще и от вязаного жилета. При этом за соседним столиком какое-то важное событие отмечала нарядно одетая компания – мужчины в строгих костюмах, дамы в элегантных шелках. Так в якобы чопорной Англии реализуется свобода самовыражения.

Конечно, и там есть учреждения, где служащие обязаны соблюдать некие правила, касающиеся манеры одеваться, – так называемый Clothes Code. В остальном же вы можете следовать своим вкусам и привычкам.

При том, что в Лондоне я почти не видела по-настоящему красивых женщин, да и одеваются они более скромно, чем в Москве, в среднем эти женщины выглядят более стильно. У нас часто видишь красивых женщин, одетых богато , но не слишком уместно. В одном случае – это золотые украшения на неухоженных руках, в другом – супермодные сапоги на опасной высоты шпильках в сочетании с затрапезного вида юбкой, в третьем – общий облик, наводящий на мысль о том, что молодая особа, что называется, «дорвалась» до возможности нарядиться в «самое-самое», не слишком задумываясь над тем, каков итог.

Коко Шанель некогда сказала: «Мода выходит из моды, а стиль остается». Предложенный Шанель стиль — а влияние этого стиля растянулась на многие десятилетия – основывался на сочетании удобства и практичности. Именно Шанель настаивала на том, что юбка сделана, чтобы иметь возможность закинуть ногу за ногу, а пройма рукава – чтобы скрестить руки на груди. Другое дело, что воплотить элегантность, оставаясь в рамках практичности и удобства, можно только будучи внутренне раскованным и, вместе с тем, обладая чувством меры.

Есть тип женщин, на которых равно уместно смотрится и сколь угодно экстравагантный наряд, и простой черный свитер. Для меня несомненным воплощением этого типа является актриса Юлия Рутберг. Именно индивидуальность, значительность личности, особенности пластики и мимики, а не какой-то конкретный костюм определяют «стильность» ее внешнего облика. Ей не нужно быть «модной» – ей достаточно оставаться собой.

Замечали ли вы, что многие женщины по-настоящему расцветают годам к тридцати? Мне кажется, это не потому, что именно тогда они особенно хорошеют, а потому, что находят себя как личности, освобождаясь от диктата моды и давления чужих мнений.

Когда в «дамском» журнале вы читаете, что в следующем сезоне модны будут ткани в клетку, или буклированные, или прозрачные, вспомните, что за пропагандой любых новых тенденций стоят сугубо экономические интересы – будь то интересы производителей тканей, украшений или косметики, а также просто конкуренция дизайнеров, художников по текстилю и мастеров ювелирного искусства.

Если вдруг из моды выйдут шейные платки, шарфы и косынки, то можно быть уверенным, что модными станут сделанные из похожих тканей абажуры, либо занавеси, либо покрывала – иначе разорятся текстильщики и художники, создающие рисунки.

Вместе с тем известно, что в свое время, сразу после окончания Первой мировой войны, мода на короткие юбки привела к резкому уменьшению расхода ткани. Тогда производители тканей, не желая нести убытки, организовали кампанию против уменьшения длины юбок, к участию в которой были привлечены самые влиятельные фигуры в мире моды – владельцы модных домов, колумнисты, кинозвезды. Однако из этой затеи ничего не вышло – юбки становились все короче, и только в 1929 году снова вошли в моду длинные платья. Таким образом, экономические факторы, несомненно, влияют на моду, но опосредованным образом.

Мода обязана все время меняться, и притом с немалой долей непредсказуемости. Все остромодное быстро устаревает. Поэтому постарайтесь отнестись хотя бы с долей юмора к тому, что дважды в год анонсируется как «мода сезона». Тем более что «модность» имеет тенденцию «усреднять» ваш собственный облик, непременно приравнивая – хотя и «в подтексте» – модное к красивому. А нередко – еще заменяя