Но Том, казалось, только этого вопроса и ждал.

— Хороший? — отозвался он и словоохотливо продолжал: — Что значит «хороший»? Мы работаем до седьмого пота. Если непогода раньше срока не погонит наши флотилии с севера, тогда только можно будет надеяться на хороший улов. Но миледи ведь и сами знают.

— Я посмотрю, что можно будет сделать,— засмеявшись, сказала Нордвинд.— От меня одной дело теперь уже не зависит.

— Спасибо,— ответил Том,— что вы обещаете за этим приглядеть.

— Где те времена,— шепотом обратилась Нордвинд к Амариллис Лугоцвет и Альпиноксу,— когда все это было всецело в моей власти! Иногда меня мучает мысль, что я, быть может, мало об этом пекусь. Боюсь, что впредь мне придется поискать какие-нибудь новые средства.

— При тех лодках, какими вы пользуетесь теперь,— напоследок крикнула она Тому через плечо,— нечего удивляться, что все вдет шиворот-навыворот.

Само собой разумеется, что, когда Альпинокс хотел расплатиться, Том денег ваять не пожелал.

— Оставьте, пожалуйста,—сказала ему Нордвинд.— Они сочтут недобрым предзнаменованием, если мы не примем их угощения.

— Миледи про нас не забудут, верно?— сказал Том, провожая Нордвинд до дверей.— Новые лодки ведь тоже бессильны против шторма и льдов.

— Я подумаю,— ответила Нордвинд и при этом так сильно дохнула, что Том вздрогнул и прикрыл уши руками, словно защищая их от холодного ветра.

— Никак не пойму, почему ты не живешь здесь постоянно,— сказала Амариллис Лугоцвет, когда они опять стоили на пустоши.

— Сама не знаю,— с улыбкой ответила Нордвинд.— Здесь я могла бы снова стать самой собой, и тем не менее я остаюсь в городе. С тех пор как мир обошла история про меня и про сына кучера, рассказанная небезызвестным мистером Макдональдом, меня непреодолимо тянет в тот город, где все началось. Я, так сказать, подпала под власть своей собственной историк.

И вот большая птица, составленная из них троих, снова взмыла в воздух, на сей раз не так легко, словно поглощенная ими чужанская еда повлияла на их летучесть.

Когда они пересекали Ферт-оф-Форт, уже начало смеркаться, но чем больше они забирали к югу, тем теплей и ласковей становился воздух, а потому они не спеша, преспокойно следовали по маршруту, обозначенному скоплениями светящихся точек — населенными пунктами чужан, все более частыми и приветливо мигавшими им снизу. И когда они приземлились на крыше двадцатичетырех этажного дома, в маленьком садике, прилегавшем к квартире Нордвинд, то все трое испытывали легкое сожаление оттого, что их полет окончен.

Карликовые сосны, диковинные кустарники, мхи и лишайники покрывали голый каменный пол маленькой террасы такой густой порослью, будто все летевшие по воздуху пылинки понемногу осели здесь, превратясь в слой земли, откуда растения, овеваемые прохладным дыханием Нордвинд и орошаемые лондонской водопроводной водой. теперь черпали жизненные соки. Альпиноксу этот садик очень напоминал флору Гималаев, и Нордвинд согласилась, что некоторые семена она, возможно, подхватила на лету в тех краях, когда совершала свои дальние путешествия. Но более вероятным ей все же казалось, что семена занесло сюда из какого-нибудь декоративного садика, которые так любят разводить британцы.

— А может, с Оркнейских островов,— засмеялась она я сняла с плеча какое-то оперенное семя, упавшее на нее во время их прогулки по воздуху. Она бережно опустила его на уже заросшую землю и сказала: — Хотела бы я знать, приживется оно здесь или нет.

Сама квартира была просторная, но холодная; пожалуй, ее трудно было бы назвать уютной, если бы не разложенные везде и повсюду шкуры зверей — полярных медведей, песцов и лосей. Нордвинд предложила Альпиноксу и Амариллис Лугоцвет устраиваться поудобней, а сама пошла готовить для них угощение — холодное мясо, салат и эль.

И вот они сидели при свете толстых свечей, горевших в канделябрах из резной кости, и слушали пение молодого ирландца, который жил этажом ниже и каждый день в это время занимался вокальными упражнениями — пел, словно бард, длинные баллады. Нордвинд пробуравила в полу крошечную дырочку, прикрыв ее от нескромного взгляда только лишайниками, чтобы лучше слышать пение. Альпиноксу и Амариллис Лугоцвет музыка тоже пришлась по вкусу. Чем дольше они прислушивались, тем глубже погружались в размышления, особенно Амариллис: по ее лицу словно пробегали томительные желанья, мятущиеся в огне свечей.

— Ты не раздумала ехать на Авалон? — спросила Нордвинд подругу, когда пение смолкло, и поставила на стол бутылку темно-красного вина с затонувшего корабля. Она нашла ее на берегу Северного моря, недалеко от Скарборо.

— У меня по этой стране душа изныла,— прошептала Амариллис Лугоцвет. Альпинокс насторожился: он никогда еще не видел фею Нарциссов такой взволнованной.

— Тогда тебе, наверное, надо ехать,— сказала Нордвинд.—Завтра мы можем с тобой полететь в Уэльс и в бухте Кармартен подождать хрустальную ладью.

— А почему бы нам не полететь тотчас же? — спросил Альпинокс, которому прогулка на Оркнейские острова понравилась чрезвычайно.

— И сама не знаю, почему так устроено,— задумчиво ответила Нордвинд,— но до Авалона можно добраться только в хрустальной ладье.

— Хрустальная ладья,— сказала Амариллис Лугоцвет.— Я даже вспомнила заклятье, которым можно ее вызвать.

Это значит, что ты действительно должна туда ехать.

— Да,— прошептала Амариллис,— должна, должна, должна.

Они постелили себе, каждый в отдельной комнате; благодаря густому красному вину с затонувшего корабля заснули быстро и не просыпались до самого утра.