делать дальше, зазвонил телефон. Звонок был из агентства.

— Да, миссис Хемпл у телефона.

— Женщина, которую мы к вам посылали, вернулась сюда с жалобой, что вы не заплатили ей за отработанное время.

— Я уже вам объясняла, что она отказалась остаться, — с горячностью возразила Луэлла. — Она нарушила соглашение, и мне кажется, я не обязана…

— Мы должны следить за тем, чтобы нашим сотрудникам платили, — сообщил представитель агентства. — Иначе какой им от нас прок, так ведь? Простите, миссис Хемпл, но мы не сможем предоставить вам другую прислугу, пока это маленькое недоразумение не будет улажено.

— О, я заплачу, заплачу! — крикнула Луэлла.

— Конечно, нам желательно сохранять добрые отношения с нашими клиентами…

— Да-да!

— Так что если вы завтра отправите ей ее жалованье… Семьдесят пять центов в час.

— Но как же насчет сегодняшнего вечера? Я не могу без прислуги.

— Сейчас уже очень поздно. Я и сам собираюсь домой.

— Но я миссис Чарльз Хемпл! Неужели не понятно? Я полностью отвечаю за свои слова. Я жена Чарльза Хемпла, Бродвей, дом четырнадцать…

И тут Луэлла осознала, что Чарльз Хемпл из дома четырнадцать по Бродвею — беспомощный больной и рассчитывать на его защиту совершенно бесполезно. В отчаянии от внезапно открывшейся жестокости мира, она повесила трубку.

Яростно провозившись в кухне минут десять, она пошла к няне, которую недолюбливала, и призналась, что обед для мистера Хемпла не получился. Няня заявила, что у нее раскалывается голова и по горло хлопот с больным ребенком, но согласилась, пусть неохотно, показать Луэлле, что нужно делать.

Смиряясь с унижением, Луэлла слушалась приказов, пока няня ворча экспериментировала с непривычной плитой. Худо-бедно стряпня пошла. Потом няне настало время купать Чака, Луэлла одна устроилась за кухонным столом и стала слушать, как фырчало, убегая из кастрюльки, ароматное варево.

«Вот этим женщины занимаются каждый день, — размышляла она. — Тысячи женщин. Стряпают и ухаживают за больными, и еще ходят на работу».

Но она не видела, что ее объединяет с этими женщинами, за исключением того общего признака, что у них, как и у нее, по две ноги и руки. Все равно что сказать: «Островитянки южных морей носят в носу кольцо». Просто она занималась сегодня несвойственной ей работой по дому и не получала от этого никакого удовольствия. Это было всего лишь нелепое исключение из правил.

Внезапно послышались медленные шаги; они миновали столовую, потом буфетную. Испугавшись, что это опять доктор Мун, Луэлла подняла взгляд: из буфетной вышла няня. Луэлла подумала, что у нее тоже нездоровый вид.

И верно, едва добравшись до двери кухни, няня пошатнулась и схватилась за ручку, как птица, которая садится на ветку и плотно обхватывает ее когтями. Потом она молча рухнула на пол. В тот же миг зазвонил колокольчик, и Луэлла с облегчением вскочила: это прибыл детский доктор.

— Обморок, только и всего, — заключил он, уложив себе на колени голову девушки. Ее веки дрогнули. — Да, всего лишь обморок.

— Вокруг настоящий лазарет! — в отчаянии хохотнула Луэлла. — Сплошь больные, одна я здорова.

— Она тоже здорова, — чуть помедлив, заверил врач. — Сердце бьется ровно. Просто потеряла сознание.

Луэлла помогла доктору усадить приходившую в себя девушку в кресло, потом поспешила в детскую и склонилась над кроваткой. Спокойно откинула железное боковое ограждение. Жар вроде бы спал — румянца больше не было. Луэлла наклонилась и коснулась щеки сына.

И тут у нее вырвался крик.

Даже после похорон сына Луэлла не могла поверить, что потеряла его. Вернувшись к себе, она стала ходить кругами мимо детской и повторять его имя. Устрашившись собственного горя, она села и уставилась на белую качалку с нарисованным сбоку красным цыпленком.

— Что теперь со мной будет? — шепнула она. — Когда я пойму, что больше не увижу Чака, случится что-то ужасное!

Пока она еще в этом не уверилась. Быть может, стоит дождаться сумерек и няня приведет сына с прогулки. Ей помнилась трагическая сумятица, когда кто-то сказал ей, что Чак умер, но если это так, почему же вся обстановка детской ждет его возвращения, почему все так же лежат на комоде миниатюрные гребень и расческа и что здесь делает она, его мать?

— Миссис Хемпл!

Луэлла подняла глаза. В дверях стоял доктор Мун, понурый и обшарпанный.

— Уходите, — глухо произнесла Луэлла.

— Вы нужны вашему мужу.

— Мне нет до этого дела.

Доктор Мун шагнул в комнату.

— Вы, наверное, не поняли, миссис Хемпл. Он вас звал. У вас ведь теперь никого нет, кроме него.

— Я вас ненавижу, — проговорила она внезапно.

— Как вам угодно. Я ничего не обещал, вы ведь знаете. Я делаю, что могу. Вам станет лучше, если вы осознаете, что вашего ребенка больше нет, вы его никогда не увидите.

Луэлла вскочила на ноги.

— Мой мальчик не умер! Вы лжете! Вы только и делаете, что лжете!

Ее сверкающий взгляд встретился с его глазами и уловил в них странную смесь жестокости и доброты, внушившую ей благоговейный ужас; она сникла и смирилась. Устало и безнадежно она опустила веки.

— Ладно, — признала она усталым голосом. — Моего сына больше нет. И что же мне делать дальше?

— Ваш муж чувствует себя намного лучше. Все, что ему требуется, это отдых и добрая забота. Но вы должны к нему пойти и рассказать, что случилось.

— Вы, наверное, думаете, что помогли ему, — с горечью отозвалась Луэлла.

— Может быть. Он почти здоров.

Почти здоров… Ну вот, ничто больше не привязывает ее к этому дому. Эта часть жизни завершилась — можно ее отбросить, вместе с горестями и заботами, и быть свободной как ветер.

— Я пойду к нему через минуту, — произнесла Луэлла отсутствующим тоном. — Пожалуйста, оставьте меня одну.

Нежеланная тень доктора Муна растаяла во мраке прихожей.

— Я могу уйти, — прошептала Луэлла самой себе. — Жизнь вернула мне свободу в обмен на то, что у меня забрала.

Но только медлить не следует, иначе жизнь снова свяжет ее по рукам и ногам и заставит страдать. Она вызвала носильщика, который обслуживал жильцов дома, и попросила его принести из кладовой ее чемодан. Потом стала вынимать вещи из комода и гардеробного шкафа, стараясь припомнить те, которые принадлежали ей до брака. Ей попались даже два старых платья, входивших в ее приданое, уже немодных и узковатых в талии, и она бросила их в чемодан вместе с прочими. Новая жизнь. Чарльз выздоровел, сына, которого она боготворила и который ей немного докучал, больше нет.

Упаковав чемодан, Луэлла по привычке отправилась в кухню распорядиться насчет обеда. Поговорила с кухаркой про особые блюда для Чарльза и предупредила, что сама обедает вне дома. На миг ее взгляд прилип к миниатюрной кастрюльке, где готовили еду для Чака, и она застыла на месте. Она заглянула в ледник и убедилась, что внутри чисто прибрано. Потом отправилась к Чарльзу. Он опирался на подушки, и сиделка читала ему книгу. Голова у него сделалась почти сплошь белой, серебристо-белой, темные глаза на