обеспечу вам столько общества, сколько вы за всю свою жизнь не видели.

К этому Джим не захотел ничего добавить. Держался он так, что можно было подумать: он доставит Амантис к морю веселья и станет окунать туда со словами: «Как, мэм, вам достаточно весело? А не подбавить ли, мэм, развлечений?»

— Что ж, — протянула Амантис в ленивом раздумье, — проспать июль, а за ним и август — удовольствие, с которым мало что сравнится, но, если вы вызовете меня письмом, я, так и быть, приеду в Саутгемптон.

Через три дня в дверь громадного и поразительного особняка Мэдисон-Харлан в Саутгемптоне позвонил молодой человек с желтым пером на шляпе. У дворецкого он осведомился, есть ли в доме молодые люди в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. Ему ответили, что этому описанию соответствуют мисс Женевьева Харлан и мистер Рональд Харлан, вслед за чем гость протянул дворецкому очень необычную карточку и на характерном джорджианском диалекте попросил ознакомить с ней упомянутых особ.

В результате он целый час беседовал наедине с мистером Рональдом Харланом (учащимся школы Хиллкисс) и мисс Женевьевой Харлан (весьма заметной посетительницей саутгемптонских балов). Когда он покидал особняк, в руке у него была записка, в которой узнавался почерк мисс Харлан; явившись в следующее имение, молодой человек присоединил эту записку к своей необычной карточке. Имение принадлежало семейству Клифтон-Гарно. Как по волшебству, здесь тоже он получил часовую аудиенцию.

Он шагал дальше; стояла жара, мужчинам в публичном месте полагалось париться в пиджаках, но Джим, житель самого юга Джорджии, в конце своего путешествия был так же свеж и бодр, как в начале. Он посетил в тот день десять домов. Любой, кто проследил бы его маршрут, принял бы его за весьма способного бутлегера.

Просьба повидаться именно с подрастающим поколением звучала настолько непривычно, что даже самые ушлые и суровые дворецкие теряли бдительность. Внимательный наблюдатель заметил бы, что всякий раз Джима сопровождали к выходу зачарованные взгляды и взволнованный шепот, намекавший на то, что эта встреча не последняя.

На второй день Джим посетил двенадцать домов. Он мог бы еще неделю продолжать обход, не повидав вторично ни одного из дворецких, но его интересовали только богатые, роскошные дома.

На третий день Джим сделал то, что в свое время предлагалось многим, но сделали это очень немногие: он арендовал зал. Ровно через неделю он послал мисс Амантис Пауэлл телеграмму, где было сказано, что, если она по-прежнему жаждет принять участие в увеселениях высшего света, ей нужно первым же поездом отправиться в Саутгемптон. Джим обещал встретить ее на станции.

Джим уже не располагал неограниченным досугом, поэтому, когда Амантис не появилась в указанное ею самой в телеграмме время, он встревожился. Предположив, что она прибудет следующим поездом, он повернул назад, чтобы заняться снова своим планом, — и наткнулся на Амантис, которая входила на станцию с улицы.

— Как вы здесь…

— Я решила приехать пораньше — утром, и, чтобы вас не беспокоить, успела найти для себя респектабельный пансион на Оушен-роуд.

Джиму подумалось, что она ничуть не похожа на ленивую Амантис из гамака на веранде. На ней были голубой, как яйца малиновки, костюм и задорная молодежная шляпка со скрученным пером — юные леди от шестнадцати до двадцати, которыми в последнее время было поглощено внимание Джима, одевались, можно сказать, почти так же. Отлично, то, что нужно.

С глубоким поклоном Джим посадил Амантис в такси и сам сел рядом.

— Теперь, наверное, пора рассказать мне, что вы задумали?

— План касается здешних светских девиц. — Он небрежно махнул рукой. — Они все мне знакомы.

— И где они?

— В эту самую минуту они с Хьюго. Вы ведь помните… он мой камердинер.

— С Хьюго? — Амантис широко раскрыла глаза. — Как так? Что вы такое устроили?

— Ну, я… я, наверное, открыл школу — вы бы так это назвали.

— Школу?

— Вроде академии. Во главе — я. Я ее изобрел.

Резким движением, словно сбивал термометр, он вытряхнул из бумажника карточку.

— Смотрите.

Амантис взяла карточку. На ней была надпись крупными буквами:

Амантис еще шире открыла глаза.

— Кости, Кастет и Гитара? — повторила она испуганно-почтительно.

— Да, мэм.

— Что это значит? Вы собрались торговать?

— Нет, мэм, я собрался обучать. Профессиональным навыкам.

— Кости, Кастет и Гитара? А Дж. М. что такое?

— Это значит джаз-мастер.

— Но что вы затеваете? Как это будет выглядеть?

— Приблизительно штука вот в чем. Однажды вечером в Нью-Йорке я разговорился с поддатым молодым парнишкой. Моим пассажиром. Он куда-то повел одну девушку из светского общества и потерял ее.

— Потерял?

— Да, мэм. Наверное, забыл о ней. И он ужасно беспокоился. Тут мне пришла мысль, что эти нынешние девушки из общества… Они ведут довольно опасную жизнь, а мой курс обучения поможет им себя защитить.

— Вы научите их пользоваться кастетом?

— Да, мэм, в случае надобности. Смотрите: возьмем девицу, которая идет в кафе — такое, куда бы ходить не следовало. Ее спутник перебрал немного и стал клевать носом. Тем временем к ней подкатывается какой-то другой тип: «Привет, милашка» — и все прочее, что можно услышать от таких приставал. И что ей делать? Кричать она не может: нынче у настоящих леди это не принято. И вот она сует руку в карман, продевает пальцы в защитный кастет Пауэлла, дебютантского размера, исполняет то, что я называю Светским Хуком, — бац! и верзила разбит наголову.

— Хорошо… а к чему тут гитара? — едва выдохнула Амантис. — Ею тоже нужно будет кого-нибудь огреть?

— Нет, мэм! — ужаснулся Джим. — Нет, мэм. Я не собираюсь учить леди использовать гитару как оружие. Я их учу играть. Да вы их только послушайте! Я дал им всего два урока, а некоторые играют, что твои чернокожие.

— А кости?

— Кости? Да я с ними на «ты». Они для меня как отцы родные. Я покажу ученикам, как устраивать всякие трюки. Целее будут и кошельки, и они сами.

— У вас… у вас уже есть ученики?

— Мэм, ко мне записались лучшие, самые богатые люди в городе. То, о чем я рассказал, еще не все. Я обучаю всяким разностям. Таким как «будлин-бенд»… и «Миссисипи санрайз». Одна девушка пришла и сказала: хочу научиться щелкать пальцами. То есть в самом деле щелкать… как люди щелкают. Говорит, с детства стараюсь и не получается. Я дал ей два урока, и — триумф! Ее папаша говорит, в доме стало невозможно жить.

— Когда проходят уроки? — слабым голосом спросила потрясенная Амантис.

— Три раза в неделю. Вы будете одной из учениц. Я сказал, что вы из Нью-Джерси, из очень