облик университета создавался общим для большинства колледжей готическим стилем. Прибавьте к этому принадлежавшие университету Бодлианскую библиотеку и Шелдонский театр — едва ли не лучшие творения Кристофера Рена, — и вы получите понятие «Оксфорд». И оксфордским студентом вы считались независимо оттого, в каком колледже учитесь — не то что в Кембридже. Хотя университет являл собой множество маленьких союзов, взаимный интерес и дружеское общение заставляли забыть о призрачных границах между ними.

Линкольн относился к колледжам попроще. Там учились приятные молодые люди скорее спортивного, нежели научного склада: молодые люди, которых легче застать в пабе, чем услышать на дебатах в «Оксфорд юнион».[7] И сам колледж, и его студенты снискали себе добрую славу. В заведениях с громкими именами: Крайст-Черч, Бейллиол, Мертон атмосфера была чопорная и временами даже тоскливая, но повергнуть в уныние линкольнцев не удалось еще никому.

Со зданием им тоже повезло: оно стояло в тихом переулке, соединявшем две самые оживленные улицы города Брод-стрит и Хай-стрит. Колледж, основанный епископом Линкольнским в 1427 году, был выстроен из того же старинного желтоватого камня, что и прочие учебные заведения четырнадцатого- пятнадцатого веков, но, по мнению многих, являл собой самое характерное здание той эпохи — может, потому что так и остался трехэтажным, подкупал не величием, а уютом, был домом, пристанищем, а не обезличенным дворцом.

Само собой, ступать на лужайку внутреннего дворика не смел никто, и ее сказочно-зеленый цвет объяснялся тем, что за четыре с половиной столетия это право получили только двадцать человек — косильщики лужаек. А косильщик, как известно, фигура не менее важная, чем заместитель декана или главный портье на входе в колледж.

Наверное, самым знаменитым линкольнцем был религиозный реформатор Джон Уэсли.[8] Они с братом провели в стенах колледжа первое собрание печально известного «Священного клуба».[9] Случилось это в двадцатых-тридцатых годах восемнадцатого века, то есть очень давно, но даже в те времена в стане линкольнских студентов религиозный дух не смог совладать с духом веселья. Линкольнцы все превратили в шутку: за то, как «методично», в прямом смысле слова «по расписанию», Уэсли и его сторонники совершали добрые дела и искали просветления, студенты назвали участников «Священного клуба» «методистами». Что и говорить, легкомысленный был колледж! Зато выпускники стояли за него горой, а в Оксфорде такое отношение считалось высшей оценкой — Линкольн и «Дерн» ее удостоились.

Леди Пейсон подъехала через несколько минут.

— Как вы считаете, он жив? — Терять время на церемонии она не стала.

— Я безусловно на это надеюсь и безусловно считаю, что для надежды есть все основания.

— Вы ведь не знаете Джорджа, мистер Ленокс. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить его пропустить нашу встречу! Он ничего не объяснил, даже записки не оставил! Есть сыновья, для которых такое в порядке вещей, но мой Джордж не из них. Если он оставил меня, ничего не объяснив, значит, он в беде.

— В любом случае я приложу все усилия, чтоб его найти, даю вам слово. Вы подниметесь со мной или предпочитаете, чтобы я осмотрел комнату один?

— Я иду с вами. — Отступать она не собиралась.

— Как вам будет угодно, только прошу вас, ни к чему не прикасайтесь. Впрочем, возможно, мой совет запоздал?

— Нет-нет, я оставила все как есть. Но почему вы спрашиваете?

— Нужно выяснить, покидал ли Джордж комнату в спешке или подготовившись, нет ли, к примеру, следов взлома, не забирался ли кто-нибудь в окно.

— Понимаю. Но я действительно ничего не трогала. В первый раз я просто присела у окна в кресло. Может, оно слегка сдвинуто, но в остальном все на своих местах.

Леди Пейсон кивком поздоровалась с портье, и он пропустил их во внутренний дворик. По каменистой дорожке, огибавшей зеленую лужайку, они прошли к дальнему корпусу, где жил Джордж.

— Кто-нибудь в колледже знает о том, что случилось?

— Не думаю.

— Хорошо бы так и осталось. Портье не удивится, что вы то приезжаете, то уезжаете?

— Я сказала, что приехала к сыну, и спросила, нельзя ли получить пропуск на свободный вход в колледж. Мне ответили, что можно, если декан не возражает.

— Насколько я помню, с друзьями сына вы не говорили?

— Нет.

— Но вы с ними знакомы?

— Очень мало.

Вот и узкая лестница наверх, в комнаты Джорджа. Утренний свет, пройдя сквозь резной переплет готических окон, причудливо ложился на каменные ступени. На последнем этаже леди Пейсон указала нужную дверь. Ленокс вошел первым.

Все в гостиной выглядело таким знакомым, словно он уже не раз бывал здесь, и детектив понял, что нашел бы в молодом человеке родственную душу. Печку сразу за порогом кто-то предусмотрительно засыпал углем — и то правда, возиться с углем замерзшими руками — удовольствие сомнительное. В бордовом кресле у печки громоздились вещи, а на небольшом круглом столике рядом — книги. Ленокс отметил, что на кресле лежат заляпанные грязью прогулочные ботинки и видавшая виды трость.

Столик и кресла ждали гостей у окна, из которого был виден не только дворик, но и Радклифф-камера — увенчанная огромным куполом библиотека в самом центре Оксфорда. На столике остался завтрак двухдневной давности — леди Аннабел подтвердила, что видела тарелку еще вчера. Значит, слуга еще не прибирал. Удивленный Ленокс сделал пометку в блокноте.

В книжном шкафу лежали старые газеты, мелочи, представлявшие ценность только для хозяина комнаты, и несколько томов по истории тюдоровской эпохи. Середину комнаты украшал толстый ковер с замысловатым узором — «муж незадолго до гибели прислал из Индии», как пояснила леди Пейсон. Наклонившись, Ленокс заметил на ковре несколько вещиц из повседневной жизни пропавшего: моток бечевки (такую обычно используют для посылок), половинку поджаренного мясистого помидора (с трудом верится, что его обронили во время завтрака — до столика слишком далеко), вечное перо и, наконец, карточку с надписью «ОБЩЕСТВО „СЕНТЯБРЬ“». На обороте карточки Ленокс с недоумением обнаружил знак X, в котором сплелись две линии: черная и розовая.