— Мы договорились, что можно Кит, — шепнул ей заговорщицки Говоров.
— О чем вы еще договорились? — тоже шепотом спросила Лена.
— О том, что в следующую субботу пойдем в луна-парк.
— Кит, а почему он Гамлетович?
— У него папа Гамлет.
— А мама?
— Я не знаю, — растерялся Никита.
— Мама у него — жирафиха, — подсказала Лена.
— Тогда я не понимаю, почему он Самсон, — не сдавался Сенька.
— Это не обязательно понимать, Сень, — сказал Говоров. — Назвали как назвали, его не спросили.
Сенька захохотал:
— И меня не спросили!
Самсон Гамлетович, не получив от Сеньки никакого разнообразия к своим ивовым веткам, переключился на других посетителей.
В одном вольере с ним бродили забавные кабаны — «бородавочники», как было написано на табличке, — и паслась черная антилопа.
— Кит, как бы я хотел стать таким же большим, — мечтательно произнес Арсений. — Можно было бы сэкономить на колесе обозрения.
— А мы сейчас попробуем… сэкономить!
Никита поднял Сеньку и посадил себе на плечи.
— Ура! — закричал тот. — Урра! Я жираф!!!
Заинтересовавшийся необычной конструкцией, Самсон Гамлетович подошел к Сеньке, лупившему изо всех сил ногами Никиту по груди, и перегнулся к нему через ограждение.
— Кит, он меня за своего принял! Теть Лен, что делать?!
Лена, вздохнув, достала из сумки яблоко и протянула племяннику.
— На, угости родственника.
— Урра! — Сенька протянул яблоко жирафу, и тот, мелькая фиолетовым языком, стрескал угощение с таким аппетитом, будто неделю ничего не ел.
Лена взяла Говорова под руку.
— Пойдем еще кого-нибудь посмотрим, а то у меня уже шея затекла на Самсона Гамлетовича смотреть.
Никита вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым.
Ребенок на шее, Лена, мягко положившая руку на его предплечье, и жираф-попрошайка в вольере… Почему он раньше не знал такого простого рецепта?
Еще были необязательные компоненты этого счастья — солнечный день, например, и перепачканные мороженым брюки, — но все основные ингредиенты, он точно знал, работали только на выработку эндорфинов, адреналина и еще каких-то неведомых, неизвестных науке гормонов, от которых хотелось запеть и взлететь вместе с Леной и Сенькой, слегка придушившим его липкими пальчиками и колотившим пятками по груди.
— Знаешь, я решил не экономить на колесе обозрения, — сообщил он Арсению.
— И я решил не экономить! — И Сенька особенно сильно ударил Никиту пятками в грудь.
Говоров закашлялся, потом быстрым шагом направился по дорожке в ту сторону, куда потоком устремлялась толпа.
— Тут нет колеса обозрения, — засмеялась Лена.
— Да? — остановился Никита. — А что здесь есть?
— Пойдем посмотрим павлинов. Я никогда не видела, как они распускают хвосты. Не везло.
— И я не видел, — деловито сообщил Сенька. — Кит, на колесе мы завтра прокатимся, а теперь давай сделаем, чтоб тете Лене повезло.
— Давай, — согласился Никита. — Только не бей меня пятками и не души, а то не доедем.
— Я постараюсь, — сказал Сенька и действительно перестал сучить ногами и ослабил хватку.
— Фантастика, — улыбнулась Лена. — Да в тебе Макаренко пропадает… Кит.
— Кто только во мне не пропадает, если покопаться, — подмигнул ей Никита, и они свернули на дорожку, где стоял указатель «Дом птиц».
Если покопаться — в нем действительно много чего пропало в последнее время…
Чувство радости, например, от простых, приятных вещей. Хорошего ужина. Короткой прогулки. Интересного фильма. Смешного анекдота. Талантливой музыки.
В одиночку это не имело никакого смысла, не приносило удовольствия, потому что радостью нужно делиться, а делиться с некоторых пор стало не с кем.
Тот, кто сказал, что одиночество тяготит только тех, у кого внутри пусто, — не прав. Можно быть очень думающим и содержательным человеком, но когда не с кем разделить удовольствие, жизнь не приносит радости.
Неудачи, невзгоды, непогожие дни вполне можно пережить в одиночку, но невозможно оставлять только себе счастливые открытия, положительные эмоции и прелести отдыха.
Тогда все это ни к чему.
Он и привык за последний год, что ему это ни к чему. Ощущал себя роботом — работа, еда, работа и отдых, ровно столько, чтобы опять включиться в эту самую работу.
Его желание после неудачного брака снова заполнить свою жизнь семейными отношениями обернулось крахом и попыткой суицида второй половины. Она, эта половина, хотела доказать Никите, что он недостоин ее любви…
Элина Баженова проходила свидетельницей по делу о смерти пассажира в аэропорту. Жгучая брюнетка со жгучими темно-карими глазами и тонкими чертами лица. Белоснежная кожа и фигура без той болезненной стройности, которую принято считать эталоном.
Красавица, равнодушно подумал тогда Говоров на допросе.
Происшествие яйца выеденного не стоило, пассажир умер в зале ожидания от инфаркта. Но он оказался клиентом туристической фирмы, которая принадлежала Элине, и нужно было задать ей пару вопросов, чтобы закрыть это дело за отсутствием состава преступления.
Элина отвечала на вопросы охотно и подробно, а Говоров под взглядом ее цыганских очей почувствовал себя неуютно. Может, все дело в ее сладких духах, от аромата которых кружилась голова и плохо соображалось.
Когда она вышла, Никита открыл форточку. И тут же забыл об Элине.
И очень удивился, когда встретил ее после работы возле своей машины.
— Я оставила у вас в кабинете перчатки.
— Простите, но никаких перчаток я в своем кабинете не находил…
— Не может быть.
— Хотите, вернемся, проверим?
— Нет-нет, не надо. Вы бы заметили их, они яркие, красные, очень приметные…
Говоров вдруг заподозрил, что перчатки только предлог подкараулить его у машины — он точно помнил, никаких красных перчаток у нее не было.
Только зачем его караулить? Дело закрыто, никаких проблем у ее фирмы не возникло — смерть от инфаркта доказана результатами экспертизы.
— Извините, — Элина пошла к своей машине, оставив за собой шлейф духов, которые в прохладе осеннего вечера показались не такими уж удушающими.
— Постойте! — окликнул ее Никита.
Она замерла, оглянулась, полоснула его своим страстным взглядом. Говоров страшно смутился… Он не плейбой, не красавчик, не олигарх, чтобы вдруг и сразу воспылать к нему страстью. Да еще даме с такой внешностью, новенькой «Вольво» и турфирмой.
— Я… позвоню вам, если найду перчатки.
