— Ладно, понял. — Егерь прошел к столу, придвинул выцветший ежедневник, открыл на середине и сделал запись карандашом. — Будут тебе тряпки. После обеда Обрез с командой идет на поиски саморезов и утеплителя. Скажу, чтобы ткани тоже поискали.

— А что с помещением? — напомнил священник.

— Расширяться будем за счет уцелевших ангаров, — решил Егерь. — Но для этого придется пересмотреть планы огораживания территории. Как же все-таки не хватает рабочих рук! Давай вместе покумекаем, как заборы поставить, чтобы большую часть берега от зверья закрыть, и чтобы все ангары оказались внутри.

— Показывай, что изменить решил, — сказал священник, поворачиваясь к карте города, висящей на стене. Все окрестности ВИЗа на ней были испещрены карандашными метками…

Всего две недели назад четверо измученных мужчин затащили в этот двор самодельную повозку, груженную немудреным скарбом и двумя телами людей, так и не вышедших пока из анабиоза. Обратная дорога оказалась гораздо труднее, поскольку и зверей, и отчаявшихся людей на улицах стало больше. По пути им пришлось отбиваться от собак и вооруженных кусками арматуры мужчин, чинить развалившуюся на ходу телегу и бежать, бежать, бежать, спасаясь от странных трубных звуков, доносящихся со стороны желтой стены, мимо которой пришлось пройти. Оказавшись рядом с берегом Верх-Исетского пруда, Егерь вдруг остро осознал ценность воды, подойти к которой ничто не мешало. А расположенные неподалеку многоэтажки с закрытыми дворами, казалось, просто манили пойти и поселиться именно в них. О том, что там уже могут жить другие люди, никто сначала даже и не подумал… Только присутствие Люськи удержало двоих жителей дома, уже успевших проснуться и вооружиться, от стрельбы по незваным гостям.

Оказалось, что по соседству обосновалось две общины, не желающих никого брать к себе и считающих большую часть южного берега Верх-Исетского пруда своей территорией. И с теми, и с другими обитатели закрытого двора уже успели повоевать. И были они, по сути, приговорены и теми, и другими к уничтожению.

Поэтому предложенный Егерем вариант создания собственной общины аборигены приняли без особых раздумий. Тем более, что предложенные принципы совместного существования оказались просты и разумны.

Уже вечером того же дня людям пришлось убедиться в правильности сделанного выбора. Дюжина крепких мужчин из общины, оккупировавшей территорию Верх-Исетского завода и несколько жилых кварталов за дамбой, прибыла для окончательного разговора с двумя строптивыми жильцами, мешающими спокойно грабить не меньше десятка многоэтажных домов вокруг. К большому разочарованию уверенного в себе «войска» число защитников увеличилось в три раза. И после короткого, но чрезвычайно эмоционального разговора, нападающим пришлось убраться восвояси.

— А почему бы не поставить ограду вот так? — Карандаш в руке священника наметил легкую линию на целый квартал южнее, чем вариант отмеченный Егерем.

Площадь огороженной территории при этом выросла вдвое, но, благодаря частому расположению домов и плавному изгибу берега, длина будущей изгороди даже уменьшилась.

— Хм, — нерешительно сказал Егерь. — Все бы хорошо, но мы не сможем контролировать такое пространство. Не хватит людей.

— Людей с каждым днем становится все больше, — возразил отец Тихон. — К тому же, как-то особо жестко контролировать всю территорию и не надо. Собаки же все равно не пройдут. Да и зверья стало значительно меньше: их же отстреливают повсюду. Правда, пальбы в городе с каждым днем слышно тоже все меньше: потихоньку патроны у всех кончаются. Но основную массу хищников все равно уже перебили. Кстати, хочу еще обсудить вопросы семейного проживания. Зря ты так круто завернул. Давай разрешим жить вместе хотя бы тем, кто готов венчаться. Я все обряды, что необходимо, проведу.

— Отец Тихон, давай без религиозной пропаганды, — нахмурился Егерь. — Я тебя уважаю, чувства верующих тоже стараюсь не оскорблять. Но в нынешней ситуации мы не можем позволить себе жить семьями. Много раз уже это было обдумано и обговорено. Если до весны продержимся — откажемся от казарменного положения в пользу нормальной жизни. А пока это все равно, что самим себе нож в спину загнать. Столько за собой проблем потянет? Потерпят мужики, если сила воли есть. А женщины… тем более потерпят.

В дверь деликатно постучали.

— Заходи. — Егерь оторвался от карты.

— Текущий доклад, — робко проговорил молодой парень со светлыми волосами, которого Егерь три дня назад сделал ответственным за сбор информации о жизни общины.

— Валяй, — разрешил Егерь, снова поворачиваясь к карте. — А если так?

Его карандаш черканул еще южнее, увеличивая и без того немалую площадь, но ликвидируя при этом значительный участок, который пришлось бы перекрывать забором.

— За вчерашний день было собрано: крупы гречневой — двенадцать пакетов, крупы рисовой — шесть килограммов… — забубнил парень.

Егерь слушая его вполуха, продолжал чертить линию на карте, а сам мысленно снова возвращался к первым дням жизни своей общины…

В первые сутки они перегородили единственный выход из двора баррикадой и заложили всем, что попалось под руки, окна первых этажей, выходящих на внешнюю сторону построенного квадратом здания. На вторые сутки посаженная на девятый этаж наблюдать за окрестностями Люська заметила несколько человек, убегающих со всех ног от группы вооруженных людей, безжалостно расстреливающих беглецов в спину. Тех, кто успел пробежать еще два квартала, встретил и увел под прикрытие Обрез. Этим же вечером в нескольких домах вокруг проснулось сразу около десятка человек. Часть из них пришлось отбивать у подоспевших собак.

Меньше чем за неделю в общине оказалось почти тридцать человек, и перед Егерем в полный рост встали самые разные проблемы. Он довольно быстро нашел оптимальное решение для каждой, но лишь для того, чтобы обнаружить: проблем стало еще больше. Самое же странное заключалось в том, что никто не пытался оспорить его право командовать. Люди успели привыкнуть к молодому главе общины, который, не особо задумываясь о чьих-либо пожеланиях, просто отдавал распоряжения, не стесняясь по несколько раз объяснить, почему принято именно такое решение. Хмурый Обрез, постоянно болтавшийся недалеко от Егеря, одним своим видом отбивал всякое желание спорить по пустякам.

Но через неделю после того, как община была создана, Егерь принял решение, которое едва не привело к бунту. В этот раз он ничего не объяснял, просто выделил бригаду, которая, вместо добывания еды или поиска оружия, должна была собирать с улиц сохранившиеся тела. В принципе люди понимали, что спасают жизни тех, кто однажды выйдет из анабиоза, но тратить на это силы и время, рискуя собственным благополучием в предстоящую зиму, никто не хотел. Однако традиционно вежливый и отзывчивый Егерь вдруг продемонстрировал такое упрямство, что ему могло бы позавидовать целое стадо ослов.

Собрав всех жителей общины во внутреннем дворе дома, он заявил, что готов выслушать недовольных решением. Но только один раз.

— Давай сперва переживем зиму! — сразу же крикнул усатый мужик с копьем в руке. — А потом будем о спящих думать. Я все понимаю, и людей мне тоже жалко, но давай сперва о себе позаботимся! Они лежали много лет, и ничего с ними не делалось. Полежат еще полгода.

— А если нашим детям еды не хватит? — подхватила одна из женщин, стоящих небольшой обособленной группой. — За зимой весна голодная придет!

— Ты еще молодой, горячий, вот и послушай, что тебе старшие говорят…

— Проснутся — сами придут! Как придут — пустим!

— Чем трупы собирать, лучше бы про отдых подумал! С утра до вечера вкалываем, как проклятые…

Егерь поднялся на остов ржавого автомобиля и слушал своих людей. Безоговорочно и сразу его поддержали только Обрез, отец Тихон и несколько молодых парней. Остальные, даже те, кто не сказал ни слова, были недовольны. И это недовольство нужно было выдавливать немедленно, пока в общине не назрел гнойник будущих разногласий.

— Я уже все объяснил, — громко сказал Егерь, выждав несколько секунд после финальной гневной реплики. — Отец Тихон даже проповедь читал желающим об этической стороне вопроса. Для тех, кто никак