повезло! Не только на выпивку, на хорошую закуску хватит, и назавтра – опохмелиться. Он привёл свою 'зазнобу' в пустую квартиру друга (договорились) и стал быстро вспарывать консервные банки, расставлять на столе снедь, по центру – успевшую запотеть в холодильнике бутылку приличной водки – может позволить себе, раз деньги есть. Пили, закусывали, потом спали, устав от поспешных пьяных ласк, в обнимку на старой продырявленной софе, потом открыли вторую бутылку. Девушка жадно ела бутерброды с колбасой, он смотрел на неё и вдруг почувствовал подступающую ненависть. Знал: с ним бывает такое от долгой выпивки. Сначала кураж, потом короткое тупое довольство, потом пустота, а из неё, из пустоты этой, накатывалась, накатывалась, как из чёрного длинного туннеля стремительно мчащийся локомотив –парализующая сознание ненависть. Притащилась за стакан, переспала за стакан, а строит из себя... После первой Ахматову читала, строила из себя, а сама за стакан...

       От ненависти почернело в глазах, и он поспешно протянул руку к бутылке. И вдруг девушка сказала ему:

       – А знаешь, мне кажется, я скоро умру...

       Он зло засмеялся:

       – Приснилось?

       Она тоже потянулась к бутылке и он ударил её по руке.

       Девушка ойкнула.

       –  Больно?! Больно тебе, стерва? Сейчас ещё больнее будет.

       Он выдернул из старого, валявшегося на софе, халата поясок и набросил его на шею девушки. Та как-то заторможенно посмотрела на него, будто и не испугалась. Он слегка затянул пояс, решил попугать, пусть знает, как за стакан идти с мужиком „на хату“, пусть на всю жизнь запомнит. Он ругался, он обзывал её самыми погаными словами и затягивал пояс. Голова девушки моталась из стороны в сторону, она не вырывалась, а только закрывала глаза, как от удара. Он почувствовал – обмякла. А через минутку она вдруг открыла глаза и прошептала, что придёт Христос, обязательно придёт... Это было так неожиданно, что он отпрянул от неё в ужасе. Прошептала. И – умерла.

       Животный страх переполнил его. Он то бегал по квартире, то тряс девушку, то открывал балконную дверь в минутном желании броситься вниз и поставить точку в неожиданно кошмарной истории. Долго сидел за раскуроченным столом с остатками снеди, потом встал, подошёл к телефону и набрал номер милиции.

       Ему дали восемь лет. Двадцатишестилетний Евгений Котов был осуждён на отбывание срока в Архангельской области. Девушку похоронили. Родители её переехали из Ясенева неизвестно куда, подальше от этого страшного дома, подальше от воспоминаний. И начались его севера.

ГОРЯЧИЙ КЛЮЧ ТУРЫ ХОЛОДНОЙ

Когда сердце ваше засаднит под въедливой пылью житейских дорог и уныние, верный спутник иссуетившейся души, сравняет грань между буднями и праздниками, поезжайте в монастырь. Поживите там, помолчите, подумайте.

Чистенькая келейка с окном на Крестовоздвиженский храм. Тепло, тихо. Как хорошо, что игумен Филипп, настоятель Свято-Никольского Верхотурского монастыря, благословил меня пожить именно в этой славной келейке:

— Располагайтесь! Думаю, вам здесь будет хорошо.

А мне уже хорошо — от тишины, зависшей прозрачным морозным воздухом над святой обителью, от приветливых глаз и немногословия ее насельников, а еще от грандиозного «открытия», которое я сделала в первый день своего приезда: здесь медленнее идут часы. Да-да, они не гарцуют по циферблату, как элитные скакуны на бегах, а шествуют достойно, обстоятельно, со вкусом проживая каждую благословенную Господом минуту. Уже сколько всего успела с утра: сходила на братский молебен, которым монастырская братия начинает каждый день, помолилась на литургии, постояла на акафисте праведному Симеону Верхотурскому, встретилась с благочинным монастыря иеромонахом Митрофаном и обсудила с ним план своей командировки, даже прошла с экскурсией по монастырскому двору вместе с приехавшими из Челябинска паломниками. А стрелки на часах еще и до обеда не добрались, правда, на подходе, уже совсем на подходе...

Говорят, и очень правильно говорят, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Нам, живущим в миру, понять это непросто, наш «устав устоявшийся, привычный, в плоть и кровь въевшийся и самый правильный устав в мире». Ну что, казалось бы, проще, подойти к монаху, вежливо попросить уделить мне насколько минут для беседы. Так и делаю, извиняюсь, вежливо прошу. Но человек опускает глаза долу и проходит мимо.

— Что я не так сделала, отец Филипп? — спрашиваю настоятеля.

— В монастыре без благословения не принято разговаривать с посторонними. У нас все делается по