ему помогали всей деревней, а потом вместе праздновали сбор урожая.

— То, что вы рассказываете, напоминает мне Италию, — заметил дон Мельчиорре.

— Возможно, но, к сожалению, для Франции это больше не характерно. Наши аграрные профсоюзы говорят только от имени крупных агропромышленников. Меньшинство будет раздавлено. Вы, конечно же, слышали о Национальной федерации профсоюзов сельских предпринимателей?

— Конечно, — подтвердил патрон группы «Verdi».

— Долгое время она была единственной партией в странах народной демократии и бывшем Советском Союзе. Если бы зерно и тысячи литров молока не производились бесконечно, то не было бы никакого шанса остаться на плаву. Субсидии уходили у нас из-под носа, поэтому многие предприятия погибли. Таким образом, всего за полстолетия исчез миллион ферм. Именно поэтому моим родным пришлось заняться модернизацией. Им необходимо было любой ценой сохранить место на рынке.

— Но у вас же есть Жозе Бове, который вас защищает! — бросил дон Мельчиорре. — Ваша знаменитая «культурная исключительность»; о ней же кругом говорят. Я видел этого Бове, разрезающего гигантский рокфор на одной из демонстраций в США против «McDonald’s», кока-колы и прочего фастфуда.

Грегуар усмехнулся. Как и все крестьяне, он считал Жозе Бове воплощением недостатков современного общества. Можно было утверждать, что Бове действовал только ради своих личных интересов и заботился больше о собственном имидже, чем о защите крестьянских прав. Для Грегуара Бове являлся символом общества коммуникаций, который с большим энтузиазмом прыгал перед телевизионными камерами, чем работал.

— Мы исконно аграрная страна, — объяснил Грегуар, взвешивая каждое слово. — Своей самобытностью мы обязаны земле. Еда и роскошь — вот две наши национальные особенности. Но после быстрой модернизации исчезло все многообразие продуктов, обеспечивающих наше динамичное развитие и создающих наше богатство. Брюссель субсидировал производство зерна и молока, вот все и бросились в этот сектор, оставив продукты, не менее достойные, но менее рентабельные, потому что финансы на них не выделялись. Знаете ли вы, что Франция импортирует помидоры, горчицу, некоторые сорта курятины и баранины, которых у нас больше нет из-за того, что для их производителей не были созданы достойные условия? В результате узкоспециализированные хозяйства начинают постепенно исчезать. Основное внимание теперь уделяется концентрированию продуктов, тоннам зерна, гектолитрам молока и модифицированным культурам. Нашим крестьянам пришлось действовать как чиновникам, не сажая ни зернышка в землю, если это не будет спонсироваться Брюсселем. Тут кичатся либерализмом, но наша политика в области сельского хозяйства такая же, как в бывшем Советском Союзе.

Дон Мельчиорре не смог сдержать улыбки.

— Вашей семье пришлось отказаться от земледелия? — спросил он, вновь приняв серьезный вид.

Принесли сырную тарелку, и Грегуар, зачарованно наблюдающий за ножом официанта, который тонким и острым лезвием нарезал аппетитные кусочки, ответил не сразу.

— Моя семья не отказалась от земли, — заявил Грегуар, выпив второй бокал вина. — Сейчас наша ферма одна из самых крупных в регионе, потому что мы присоединили земли соседних крестьянских хозяйств, владельцы которых не могли заниматься ими самостоятельно. Но мы приступили к модернизации и взяли кредит. Вот что меня беспокоит. Ведь цены на молоко недостаточно высоки, чтобы получить прибыль, а выплаты по кредиту довольно солидные.

— Вы возглавляете семейный бизнес? Я правильно понял? — напрямую спросил дон Мельчиорре.

— Моя сфера деятельности гораздо шире. Я родился на земле, но занимаюсь финансами и агропромышленным бизнесом в странах Европы.

— Да, — вздохнул старый предприниматель. — Слишком большой Европы, по-моему. Польша, страны Прибалтики, а вскоре и Турция, босфорские европейцы…

Грегуар решил не вступать в дискуссию касательно вступления Анкары в Европейский Союз, поскольку дон Мельчиорре принялся рассматривать его с еще большим любопытством. Молодой финансист много бы отдал, чтобы узнать, что за мысли таились за этим высоким и спокойным лбом.

— Лучше всего, — объявил патрон группы «Verdi», откашливаясь, — если вы приедете ко мне. Мне тоже есть что вам рассказать. А особенно показать.

Билл Дженкинс приземлился ранним утром в Руасси. Он часто летал на «Конкорде» из Нью-Йорка в Париж и обратно, поэтому привык к скорости и комфорту супер-скоростного самолета. После ужасного происшествия в Иль-де-Франс он с содроганием думал о том, что могли испытывать несчастные пассажиры, находящиеся в том роскошном летательном аппарате. Продолжительное расследование закончилось тем, что на взлетной полосе была обнаружена металлическая деталь, которая предположительно являлась важной составляющей двигателя. Поэтому, как ни старался «Конкорд» стать величественным, уникальным самолетом мечты, соединяя в себе скорость и силу, его царствование закончилось. Он провалился. Было достаточно всего одного раза.

Ликвидация «Конкорда» навела Дженкинса на мысли о собственной жизни. Покидая Нью-Йорк на борту «Боинга», напоминающего скорее косатку, чем летящую птицу, он испытывал, непонятное беспокойство. В делах, которыми занимался Дженкинс, даже маленькая ошибка могла стать роковой. Ведь фирмы, подобные «Mosampino», тратили на исследования огромные суммы, поэтому Дженкинс во что бы то ни стало обязан был предоставить результаты своей деятельности.

За десять лет работы в этой организации Билл Дженкинс мог гордиться своими достижениями. Благодаря ему были распространены семена маиса, обработанные фипронилом для защиты культур от вредных насекомых. Когда СМИ активно выступали против рекламируемых «Mosampino» пестицидов, обвиняя их в гибели пчел и птиц, Дженкинс, находясь в Европе, смог противостоять этим нападкам и урегулировать конфликт.

Именно во Франции пестициды «Mosampino» постоянно становились объектом жестокой критики в средствах массовой информации. Дженкинс достаточно долго жил и учился в Париже, он объехал всю Францию с молодыми агропромышленниками и был хорошо знаком с политикой профсоюзов. В то время он понял одну пещь: критика в адрес изготовителя снижается сразу же, как только производительность ферм начинает расти и приносить отличный доход. Фермеры уже не думают о гибнущих пчелах, когда их собственный счет в банке набирает определенное количество нулей. Только экологические организации еще пытались подать голос, но происходило это очень неорганизованно, поэтому никто не обращал на них внимания. Такие люди, как Дженкинс, рассчитывали на нелепые выходки Партии зеленых во Франции, чтобы беспрепятственно провести свою политику, которую они вовсе не считали деструктивной…

Во время эпидемии коровьего бешенства Дженкинсу удалось прекрасно справиться с народными волнениями, например когда в «International Herald Тribune» появилась статья, упоминавшая о том, что подозрительный животный корм, распространявшийся по европейским фермам, поступал из филиалов «Mosampino». В США был зарегистрирован единственный случай коровьего бешенства. Тогда Дженкинс сумел замести следы, чтобы никто не узнал правду: на этой ферме «Mosampino» проводили испытания нового корма для животных.

Воспоминания о прошлых успехах придали Дженкинсу силы, и он больше не испытывал тревоги. Тем не менее Дженкинс знал, что в бизнесе, как и в управлении самолетом, может произойти нечто непредвиденное, и тогда на блестящее будущее можно не рассчитывать.

Пройдя регистрацию и закончив прочие формальности в аэропорту, американец прыгнул в такси и приказал отвезти себя в отель «George V». Он любил этот квартал с американской церковью и располагающимся неподалеку посольством США. В глубине души Дженкинс, как и большинство его соотечественников, был привязан к дому, комфорту и своим привычкам. Этот квартал Парижа был его Манхэттеном. И для того чтобы Дженкинс покинул его, нужна была веская причина.