— Почему?

— Потому что только в Семпоале — столько же воинов. А есть еще и тотонаки, а теперь еще и Тисапансинго. Но главное, кастилане уже почти достроили крепость. Мы опоздали.

Спустя месяц отосланные на Кубу корабли вернулись, и первым делом главный штурман Антон де Аламинос отчитался перед сходкой о главном.

— Рабов продали удачно. Взяли много, — начал Аламинос. — Сами знаете, почему, — беременных не было. Ну, и подростки всем понравились…

Кортес кивнул. Беременная на рудниках не выдерживала и трех месяцев, да и жрала, как лошадь, — до самой смерти. Девушек же из Тисапансинго отправили на продажу сразу, а потому беременных среди них было меньше, чем обычно, и, понятно, что пошли они по хорошей цене. Что касается горцев- подростков, то были они весьма крепки телом, а потому давали за них даже больше, чем за мужчин — приручению поддаются, считай, как дети, а работать могут, не хуже взрослых.

— Оружие, кто заказывал, привезли, — продолжил Аламинос и нашел глазами в толпе рыжую голову. — Альварадо!

— Что? Неужто нашли?! — охнул гигант.

— Как ты просил… двуручный… толедский. Вот, держи.

Альварадо просиял и, раскидывая солдат прорвался к штурману. Схватил и вытащил сверкнувший на солнце меч и прижался к лезвию щекой.

— Сегодня ты будешь спать со мной! А завтра мы повеселимся…

Солдаты уважительно засмеялись. Любовь Альварадо к оружию было известна; он обязательно проводил первую ночь в обнимку с каждым новым предметом своего обширного «арсенала», — чтобы тот к нему привык, а рано поутру, с молитвою, обновлял — на первом же мавре. Потому и равных в бою этому сеньору не было, — оружие слушалось, как верный пес.

А потом штурманы переглянулись, и Аламинос перешел к более важным новостям. И вот они заставили Кортеса задуматься больше, чем хотелось.

— Первое: Веласкес в помощи отказал, — сразу объявил Аламинос.

Капитаны тяжело вздохнули.

— Это понятно, — кивнул Кортес. — Иначе каравелл было бы больше.

— Хотя часть губернаторской доли — рабами — мы ему отвезли, — отчитался Антон де Аламинос. — Но сопровождающий не вернулся, и расписки у нас, как вы понимаете, нет.

Капитаны переглянулись. Это было плохо для всех: можно сказать, они просто потеряли деньги.

— И второе… — Аламинос значительно цокнул языком, — теперь Веласкес — Королевский аделантадо.

— Что?! — взревел Кортес и тут же осекся.

Этого следовало ожидать. Он сам же в бытность губернаторским секретарем и готовил многочисленные подарки в Кастилию — всем, кто мог повлиять на продвижение Веласкеса вверх.

— Да-да, наш губернатор теперь аделантадо, — подтвердил Аламинос, — и отныне имеет право от имени Короны посылать экспедиции и назначать подати — да, и вообще, делать все, что угодно!

Кортес лихорадочно думал. Теперь, когда Веласкес на все имеет право, какой-то «висельник» Эрнан Кортес ему точно не нужен.

«Черт! А ведь именно поэтому он и приказал передать флот! — осенило Кортеса. — Веласкес получил назначение уже тогда, перед самым отходом армады! Вот и решил дать мне отставку…»

— Но главное, сеньоры… — сделал значительную паузу Аламинос, — вы теперь — самые настоящие римляне!»

Все — и солдаты, и капитаны — растерянно переглянулись.

— Да-да! — довольно захохотал Аламинос. — Их Высочество дон Карлос теперь император!

— Император чего?.. — настороженно поинтересовался Педро де Альварадо.

Аламинос торжественно выпрямился.

— Император Священной Римской империи[19].

Конкистадоры замерли, и лишь спустя почти минуту кто-то выразил общее изумление вслух:

— Чтоб я сдох!

Даже получив долгожданное назначение Королевским аделантадо, Веласкес решился убрать Кортеса не сразу. Во-первых, не хотелось напряжения в отношениях с покровителем этого висельника Николасом де Овандо, а во-вторых, у губернатора было не так много толковых и одновременно с этим решительных людей. Как это ни прискорбно, Эрнан Кортес оставался самым лучшим. А потом Веласкес почти случайно узнал, что Кортес так и не заехал в имение проститься с Каталиной, и это его насторожило.

Нет, понятно, что Эрнан был очень занят. Без устали вербуя солдат и капитанов, входя в доверие к ростовщикам, он за несколько дней собрал столько людей и средств, сколько другой не сумел бы и в год. Понятно, что он попросил молодую супругу прислать ему прощальные подарки прямо на борт, — многие поступили бы так же. И все равно, в груди у Веласкеса словно засела острая ледяная игла.

Под совершенно пустяшным предлогом он заехал в имение… и буквально не узнал Каталину Хуарес ла Маркайда. Юная женщина постоянно что-то роняла, отвечала невпопад, а главное, все время отворачивалась — так, словно чего-то стыдилась.

— Так, милая, — заглянул Веласкес ей в глаза, — что происходит?

— Ничего, сеньор, — потупилась Каталина.

Веласкес улыбнулся, с сомнением покачал головой и притянул ее за плечи к себе.

— А ну-ка, выкладывай… кому еще в беде пожаловаться, если не старому дядюшке Диего?

— Эрнан… — всхлипнула женщина и вдруг упала ему на грудь и разрыдалась.

— Что Эрнан? — похолодел Веласкес. — Ну!

Каталина с рыданиями втянула в себя побольше воздуха и словно окатила его из бочки.

— Он… ко мне… не прикасается…

У губернатора потемнело в глазах. Он с трудом нащупал спинку стула, присел, а когда отдышался, устроил Каталине настоящий допрос. И подтвердил себе худшее, что чувствовал в Кортесе.

Кроме поцелуя через фату — в Божьем храме — Эрнан не прикоснулся к законной супруге ни разу. В первую же ночь он бросил плащ у порога, лег, и до самого утра они оба делали вид, что спят. То же самое повторилось и следующей ночью. А потом он просто уехал — сначала наводить порядок в энкомьенде[20], затем — торговать скотом, а теперь и еще дальше — к маврам.

— Ч-черт… — только и смог выдавить губернатор.

Такого плевка в лицо он еще не получал. Никогда.

Впрочем, дело было не только в оскорблении. Веласкес вполне осознавал, что Кортес явно считает себя свободным от родственных обязательств, а значит, в любое время может затребовать церковного суда и доказать, что брак был изначально фиктивным. Но главное, вся экспедиция оказалась под угрозой, поскольку надежды на честность и в их отношениях — теперь никакой.

Едва не загнав лошадей, Веласкес прибыл в Сантьяго де Куба и немедленно послал в Тринидад два письма: одно своему шурину Франсиско Вердуго — с категоричным требованием сместить Кортеса, а второе Диего де Ордасу и Франсиско де Морла — с настоятельной просьбой помочь Вердуго справиться с этим непростым поручением. Но ничего не вышло.

Тогда Веласкес отправил Педро Барбе, своему заместителю в Гаване прямой приказ — взять Кортеса под арест и в кандалах доставить в столицу. Однако почуявший неладное Кортес выслал армаду вперед, а сам вошел в бухту Гаваны в последний день и то ненадолго.

Если бы у Веласкеса были деньги, он бы не поскупился, — выслал бы армаду вслед. Но ни денег, ни судов у него уже не было: все ушло на возглавленную Кортесом экспедицию. А спустя два месяца, когда до губернатора дошли слухи о продаже на Ямайке рабов из новых земель, он понял, что Кортес окончательно отложился — и от него, и от Каталины.

Нет, Веласкес терпел; он знал, что все решают время и деньги. И спустя четыре месяца, получив от Кортеса нежданное и очень почтительное письмо, он действительно обрадовался — возможности примерно наказать злопамятного, мстительного мальчишку. Он уже знал, как это сделает.