часто. Что поделать, у нее очень доброе сердце и она просто не может позволить мужчинам сохнуть по ее несравненной красоте…

– Какое благородство! – влезла я, чтобы поддержать нить разговора.

– Да, – легко согласилась дочь местной обольстительницы. – И еще у мамочки строгие принципы: она не может себе позволить иметь любовника, так как считает это плохим примером для своих дочерей.

– Очень правильное решение! – лицемерно одобрила я, старательно пытаясь понять – чем бесконечная смена официальных мужей отличается от наличия большого количества неокольцованных любовников при одном законно представленном муже. С моей точки зрения, и то, и другое – одинаково аморально, и первый вариант лишь слегка подмарафечен унылой, не слишком приятно пахнущей законностью.

– Так вот, чтобы не менять вывеску каждый раз, когда мамочка выходит замуж или на свет появляется очередной отпрыск, и было придумано «Ко», – воодушевленно просвещала меня-деревенщину образованная Лума, – это и есть наша «компания». Я ответила на твой вопрос?

– Да, – кивнула я. – Вполне. Спасибо!

– Впечатляет со страшной силой. М-дя…

Лума с удовольствием послушала песенку, радостно подпевая.

– Получается, твои братья и сестры тоже здесь трудятся? – Я представить не могла, куда можно пристроить такую прорву отпрысков.

– Конечно, – просветила меня орчанка и принялась загибать пальчики: – Тума заведует прачечной, Нума – горничная правого ряда комнат, Зума – горничная левого ряда, Рума и Бума обслуживают зал, Жума, Гума и Шума на кухне…

Мне от одного только перечня имен поплохело.

– Всего вас девять? – сглотнув, проявила я умение считать.

– Дак это лишь сестры, – отмахнулась Лума. Продолжила: – Смотри, Дум закупает продукты, Гум следит за двором и пристройками. На Вуме конюшня. Сум работает вышибалой и следит за порядком. Все при деле!

– Какое разумное распределение труда, – отчаявшись запомнить, польстила я Луме и ее плодовитой и любвеобильной маме. Не отклоняясь от намеченной цели, задала более интересующий меня вопрос: – Кто такой Мгбррыр? – сильно рассчитывая, что без мамашиного предупреждения девушка проколется и приоткроет завесу тайны.

Но Лума была настороже или же действительно ничего не знала, потому что ответила довольно обтекаемо:

– У него с мамой какие-то дела. – Банщица перевела разговор в другое русло: – Пора мыться.

Господи, если бы я знала, ЧТО в ее понимании было «мыться», я бы никогда на это не согласилась! Лучше бы пусть грязь сама кусками отвалилась!

Помните, в старых фильмах встречалось рифленое приспособление для стирки, именуемое стиральной доской? Доводилось видеть? Так вот, зажав меня могучими ручищами, банщица принялась елозить по мне жесткой натуральной мочалкой, как на подобной стиральной доске. Уговоры на нее абсолютно не действовали. С чувством собственной правоты она снимала с меня грязь, ороговевшие клетки, а с ними и кожу, приговаривая:

– Оцени, какая замечательная настоящая баня! Это ж мечта!

На мой полузадушенный писк утопающей: «Лумочка, может, не надо так рьяно показывать? Зайка, ты так вспотела… давай я уж как-нибудь сама помоюсь?» – реакция была однозначно негативной.

Лума вознамерилась поразить меня прелестью и очарованием национального банного дела и заработала мочалкой еще более энергично. Оценив на глазок результат, я пришла к внушающему тревогу выводу – кожи уже почти не осталось, и та тонюсенькая пленочка, все еще косящая под нее, вот-вот порвется и продемонстрирует орчанке отсутствие у меня не только слоя жира, но и собственно мускулов. Пришло самое время принимать отчаянные меры по спасению хрупкой собственной шкуры. И я их решительно приняла. Дождавшись ослабления натиска, я приложила все оставшиеся от предыдущих приключений усилия и вырвалась из загребущих рук Лумы, благо намыленное состояние позволяло. Ускользнув на противоположный конец лохани, я попыталась вылезти в надежде прекратить несанкционированное издевательство над своим грешным телом, которому и так за последнюю неделю досталось с лихвой. Но и тут меня Немезидой настигла радостно улыбающаяся банщица. От зрелища ее буграми перекатывающихся на плечах мышц у меня началась паника. Непроизвольно включилась голосовая сигнализация. Расслабленную атмосферу бани потряс дикий ор:

– Руки прочь от частной собственности! – И, видя, что это не произвело должного впечатления на Луму, перешла на ультразвук: – Буду кричать! Громко и со вкусом! А-а-а-а-а!

Тут дверь в баню распахнулась с пинка и на пороге возник Лелигриэль, дико озирающийся по сторонам в поисках неведомого врага и стискивающий в руке шампур-переросток, который гордо претендовал на звание меча. Углядев меня, всю из себя красивую – то есть чистую, голую и в мыльной пене, он ошеломленно застыл, раззявив буквой «О» свой миловидный рот и дурацки хлопая глазами.

Мне это не понравилось.

Я тут стриптизершей им не нанималась! И вообще, почему все, что случается в последнее время, обязательно происходит через неправильное место? Это у них единственно возможный способ чего-либо достичь? Тогда мне их искренне жалко!

Вывалившись из лохани, я мгновенно пригребла ближайшее полотенце и замоталась в него. Немного успокоившись, повернулась к блондину, отупело рассматривающему мою мокрую особу, и высказалась:

– Зачем ты сюда притащился? Кто тебя звал?

Шартрезовые глаза блондина слегка увеличились в размерах, и он сообщил, оправдываясь с легкой ноткой гордости:

– Ты же кричала! Я пришел тебя спасать!

Точно! Опытным путем установлено – именно в бане мне грозит самая большая в моей жизни опасность! Тазик, наверное, могу на ногу уронить или мылом убиться! О!

«Саид, ты как здесь оказался? – Стреляли…»[12]

– Спасибо! Без сопливых скользко. Разберемся сами. Можешь засчитать себе заочно в эльфийский наградной список зачет за храброе спасение девушки и топать обратно, откуда пришел! – эмоционально высказала ему жертва местной гигиены, придерживая норовящее сползти полотенце.

– Дура! – обиделся эльф, оскорбленный в лучших чувствах. – Я с самыми честными намерениями!

Лума нахмурилась. Ободренная неожиданной поддержкой и вспомнив о прежних обидах, я отобрала у нее мочалку и ловко запулила в блондина, сопровождая криком:

– Сам такой! Извращенец!

– Да ты, подлая предательница… – сделал ко мне шаг Лелигриэль и заткнулся. Остаток фразы утонул в залепившей смазливую физиономию мочалке.

Эльф обиделся не на шутку и, гневно отлепив банную принадлежность от породистого лица, зашвырнул мочалку за спину, принявшись тереть зудящие от попавшего в них мыла глаза. Ругался он при этом громко и замысловато. Я бы сказала – с душой.

Едва не заслушалась потоком эльфийского красноречия, но тут заявился брат пострадавшего в неравном бою с мочалом. Шатен взбешенным лосем вломился в помещение и, не глядя под ноги, тоже устремился на помощь, не ожидая от судьбы подлянки в виде скользкой пакости под ногами. Наступив на сей коварный предмет, второй по счету «спаситель» поскользнулся и, словно на салазках, проехал вперед, с грохотом сметая на своем пути столик с баночками мыла и шампуней и не забыв (кто бы сомневался!) попутно прихватить временно ослепшего братца. («Спасите! Хулиганы зрения лишают!»[13] В роли хулигана выступила я. Раскланиваюсь на бис!)

Остановила их напольный слалом подставка под лохань. В то время, пока ушастые барахтались, пытаясь придать себе устойчивое и, главное, вертикальное положение, Лума всплеснула руками и потопала к месту разгрома своего хозяйства, сокрушаясь на ходу:

– Ой-ой-ой! Сколько убытку! Сплошной разор! Вы что, негодяи, с драгоценными маслами натворили?! О-о-о, лавандовое мыло! А-а-а… душистые бомбочки для ванн!