их соседу со строгим наказом тратить на отца, ни в чем не отказывая ему…
- Девяносто семь, девятосто восемь, девяносто девять, сто…
Тускло горел дешевый глиняный светильник. В его лучах вспыхивали золотые статеры Македонии, Фракии, Лидии, поблескивали серебряные тетрадрахмы Маронеи, Фасоса, Сиракуз…
- Сто одиннадцать, сто двенадцать…
Диокл, заметил безучастно остановившийся на усыпанном монетами столе взгляд отца и, вздохнув, предупредил:
- Если узнаю, что ты опять выкупаешь и отпускаешь на волю рабов – то в следующий раз привезу одни медные!
Эта угроза никак не подействовала, и Диокл, теперь уже с сокрушением покачав головой, примирительно спросил отца:
- Может, еще?
- Зачем? – безучастно пожал плечами тот.
- Чтобы достойно жить!
- К чему? – не меняя тона, повторил Эвбулид.
- Ты же ведь сам меня так учил!
Диокл с жалостью посмотрел на отца и продолжил счет…
Эвбулид по-прежнему был безучастен.
Оживился он только, когда его сын потянулся через весь стол, чтобы поправить зачадивший фитиль в светильнике. Тогда он вдруг встрепенулся и совсем как много лет назад Диокл, смахнул со стола ближайшую монету и крепко зажал ее в кулаке.
- Триста! – наконец, возгласил Диокл. - Оставил бы и больше, да сосед может заподозрить неладное. Даже у преуспевающих эллинских купцов не бывает теперь таких денег…
Он с жалостью посмотрел на отца и с надеждой спросил:
- А то может, поедешь со мной?
И не давая ему раскрыть рта, чтобы не услышать единственное, что звучало от него все последние годы, это неизменное «зачем?..» и «к чему?..», принялся объяснять:
- Ты будешь одним из тех немногих, кто может сегодня жить, ничего не боясь, в этом страшном мире. Я продумал всё на все случаи жизни! Один мой дворец в Синопе, столице царства Митридата, заклятого врага Рима. Там я поселил твою младшую дочь, мою сестру – Клейсу. Мне удалось найти ее и выкупить из рабства, а Филу, прости, я так и не смог разыскать… Второй дворец у меня в сирийской Антиохии, царь которой, как никто другой умеет ладить с римлянами. С виду он просто как большой дом, чтобы не вызывал лишнего любопытства и зависти. Но внутри – роскошнее царских палат! Если я когда-то брошу якорь на берегу, то поселюсь там, женюсь, обзаведусь детьми...
- Дети - это хорошо… - безо всякого выражения согласился Эвбулид – Только прошу тебя, пусть они никогда не знают, что их отец был пиратом и превращал счастливых, свободных людей – в жалких, ничтожных рабов…
- Конечно! Ты мог бы и не говорить мне об этом…
- Значит, в душе ты понимаешь, что делаешь плохо? – неожиданно встрепенулся Эвбулид.
Диокл нахмурился:
- Отец, я же не лезу в твою душу. И ты, прошу тебя, не лезь в мою!..
Какое-то время они молчали, и, наконец, Диокл снова спросил:
- Может, все же поедешь? Тебе нужно только приказать, в какую сторону направить корабль! В Синопу или Антиохию. Ты там ни в чем не будешь нуждаться! Лучшие рабы… прости, я хотел сказать, слуги – будут прислуживать тебе, стараясь исполнить любое твое желание! Я честно выполнял законы нашего браства и, заботясь о других, мало что оставлял себе. Но, несмотря на это, у меня найдется достаточно средств, чтобы обеспечить достойную старость такого достойного отца, как ты! А если со мной что и случится, сам понимаешь, в пиратской судьбе нельзя знать, что с тобой будет завтра,