это событие давно в прошлом и о нем пора забыть. Ревекка с недоумением разглядывала смеющиеся лица гостей.
Николай поднял тост в честь хозяев, заметил выражение лица жены и поставил чашу на стол. Только дома Ревекка сможет наконец успокоиться. Посидев еще немного из вежливости, они распростились с хозяевами, взяли плащи, зажгли фонарь и отправились домой.
В прихожей их уже ждала дрожащая служанка: она встретила хозяев потоком слез, бессвязной и торопливой речью и кошельком с пятью су.
— Пришел человек и забрал ее? — переспросила Ревекка.
Служанка яростно замотала головой.
— Двое мужчин, — наконец выдохнула она.
— Двое мужчин пришли и забрали ее?
Служанка кивнула и в отчаянии опустила голову.
— И ты позволила ее забрать, потому что они дали тебе пять су? — спросила Ревекка.
Ее взгляд не предвещал ничего хорошего служанке, которая уже давно жила в доме Николая Маллоля.
— Нет, госпожа. Но один из них сказал, что он стражник, и это правда. Я его знаю. Другой просто открыл дверь и забрал ее. Она вышла из кухни помочь, а он ее увел. Он бросил мне кошелек и исчез. Все случилось так быстро…
— Слишком быстро, чтобы позвать на помощь? Слишком быстро, чтобы вызвать нас?
— Успокойся, Ревекка. — Муж мягко положил руку ей на плечо. — Она испугалась. И если это был действительно стражник, то что она могла поделать? — Он покачал головой. — Не знаю, как этому человеку удалось уговорить, его помочь, но, скорее всего, служанка говорит правду. Я могу этому поверить.
— А я нет.
— Я много раз слышал подобное в суде. Стражника обманули. Они не очень-то умны. А теперь нам надо ее вернуть, — добавил Николай, словно это был сущий пустяк.
— Ах, Николай, как же мы ее вернем? Что скажет папа? Она либо мертва, либо уже на полпути в Барселону.
— Любовь моя, подумай немножко. Зачем кому-то убивать ценную рабыню? И я позову на помощь прежде, чем она успеет далеко уйти.
— Где она может быть? — с горечью спросила жена.
— Где? — Николай на мгновение задумался. — Сначала поговорю со стражником и узнаю, что ему известно об этом человеке.
Робкий стук в ворота дома Исаака был еле слышен. Рахиль отложила книгу, прислушалась и решила, что это какое-то животное или ветка, царапающая по стене. Она вздохнула, закрыла тяжелый том и поставила на полку. Рахиль долго его изучала: разбирать почерк было трудно, ей ничего не удалось найти, и у нее разболелась голова.
Затем резко и требовательно зазвонил колокольчик. Рахиль выглянула из кабинета отца, не заметила в каморке Ибрахима никаких признаков жизни и, взяв из канделябра свечу, быстро пошла через двор к воротам.
За воротами, дрожа от холода, с заплаканным лицом стояла Зейнаб.
— Простите меня, госпожа Рахиль, — пробормотала девочка, стуча зубами. — Вашей сестры с мужем нет дома, а Луп пришел и силой увел меня, а стражник не давал показать бумагу. Я вылезла в окно, не знала, куда пойти, и пришла сюда.
Пока она говорила, Юдифь, услышав шум во дворе, вышла из гостиной и перегнулась через балюстраду.
Зейнаб сжала руками решетку.
— Госпожа, они убили Мариету и схватили Юсуфа. — Она разразилась рыданиями.
— Кто там, Рахиль? — крикнула мать. Она поспешила вниз по лестнице с лампой в руке, подол платья шелестел по ступеням.
— А папа? — спросила Рахиль, отпирая ворота. — Он был с Юсуфом? Где папа? — Она сердито отбросила свечу: пламя вспыхнуло и погасло. Ворот отворились. — Заходи быстрее.
Юдифь уже бежала по двору.
— Что ты говорила о моем муже, девочка? — спросила она.
— Ее зовут Зейнаб, мама, — сказала Рахиль.
Мать подняла фонарь и посветила в лицо девочке.
— Садись к огню, — произнесла она, качая головой. — И расскажи нам, что случилось.
Зейнаб начала рассказывать. Когда она наконец закончила, Юдифь несколько минут задумчиво молчала.
— Мы пойдем к епископу, — сказала она.
— Я тоже пойду, мама, — перебила Рахиль.
— Ни за что. Мы пойдем вместе, но не одни. — Она поспешила к дверям. — Ибрахим! — властно позвала она.
В ответ с кухни раздалось еле слышное бормотание.
— Иди к господину Эфраиму. Спроси господина Даниила, не сможет ли он нам помочь. И поживее! Нельзя терять времени.
— Даниил, мама?
— Почему бы и нет? Ибрахим должен остаться дома и следить за воротами. Даниил будет рад помочь. А теперь позови Наоми. Пока нас не будет дома, она присмотрит за несчастным ребенком.
— Луп, — упрямо повторил господин Гиллем, — нам надо уходить. Немедленно собери вещи.
— Я не Луп, — ответил слуга. — Лупа, который пресмыкается перед своим господином, больше нет. Это жалкое слепое существо знает, кто я. Ферран, купец, солдат, торговец. Если бы не неудача…
— Вас сгубила не неудача, господин Ферран, — сказал Исаак. — А жадность, вероломство и себялюбие.
— Ты лжешь, еврей, — устало возразил Луп. — Если бы мы победили на Майорке, если бы нас не предали, у меня были бы огромные поместья, богатство и власть, намного превосходящие ваши, господин Исаак. Или моего жалкого брата.
— Ты сошел с ума, Луп, — сказал Гиллем. — Сейчас не время спорить.
— Но они еще могут быть моими, — продолжал Ферран, не обращая внимания на своего спутника. — У меня есть девчонка. Я продам ее одному человеку в Валенсии, которому нравятся такие. Он заплатит достаточно, чтобы я мог отправиться на корабле в Константинополь. Знаешь, сколько принесет одна поездка в Константинополь?
— Луп…
— Ферран!
— Клянусь всеми святыми, ты тратишь время, которого у нас и так нет, на эти глупые мечты! — ожесточенно воскликнул Гиллем. — Луп, Ферран, кто бы ты ни был, давай уходить, иначе нам не удастся спасти свои шкуры, не говоря уж о девчонке или богатствах, которых не существует.
— Приведи девчонку. Сначала я убью этих двоих. А потом того, другого.
— У нас нет времени! — взвизгнул Гиллем.
— Это не займет много времени. — Луп повернулся к Юсуфу, который извивался в руках Гиллема, как выброшенная на берег форель. Он схватил с ближайшего столика полированную деревянную лошадь. — Держи его, Гиллем. Подальше от себя, — спокойно добавил он.
Исаак поднялся, тщетно пытаясь помочь, Гиллем держал мальчика на расстоянии вытянутой руки от себя. Луп поднял деревянную статуэтку и с грохотом обрушил ее на Юсуфа.
Но мальчик успел пригнуть голову и прыгнуть в сторону. Статуэтка, скользнув по голове Юсуфа, всей тяжестью обрушилось на левое плечо мальчика. Невыносимая боль пронзила его руку. Юсуф и охнуть не успел, как перед глазами у него все потемнело.
— Это его усмирит, пока я разделаюсь с хозяином, — сказал Луп. — Иди за девчонкой.
