Шилов отправился к Громову. Когда он уже был в приемной, раздался звонок от Егорова:

— Вить, я у начальства сейчас, не могу говорить, — скороговоркой ответил Роман, давая отбой, и приоткрыл дверь кабинета: — Вызывали, Юрий Сергеевич?

Кроме Громова, там были Виноградов и Федоров.

— Здрасьте, — сказал Шилов, присаживаясь на стул у стены, справа от двери.

— Коллеги из УСБ хотят с тобой пообщаться, — мрачно известил Громов, поигрывая дужками очков и глядя на блестящую модель танка у себя на столе.

— Я уже понял. Это по поводу Чибисова?

— По поводу вас. Вам необходимо проехать с нами.

— Это задержание?

— Приглашение.

— Тогда я на своей машине, если вы не против, конечно. Встретимся около вашего здания, — Шилов поднялся и вышел.

— Н-да, — проводив его взглядом, Виноградов повернулся к Громову. — Спасибо за содействие, Юрий Сергеевич. До свидания.

В приемной Виноградов дал указание Федорову:

— Оставайся здесь, прощупай его коллег. Такого щегла сильно любить не должны. А с ним я поговорю сам.

Управление собственной безопасности занимало нижние этажи в хорошо отремонтированном старом особняке в центре города. Перед входом стояло много машин — в основном, иномарок.

Шилов припарковал свою «Альфу», закурил, пошел к дверям, рядом с которыми висела табличка с грозным названием учреждения. Подумал: стены отремонтировали, а двери как были дореволюционными, так и остались. Через щели, наверное, крысы могут туда-сюда бегать.

Пока стоял и курил, из Управления вышел знакомый опер разбойного отдела главка.

— Привет! Ты чего здесь?

— Менты замели, дело шьют.

— И меня тоже… Удачи. Главное, не признавайся, даже если станут бить.

— Счастливо!

На черной «БМВ-740» с синими служебными номерами приехал Виноградов. Машиной управлял водитель. Встав рядом с шиловской «Альфой», он высадил шефа и отправился парковать «бээмвуху» на специальное, огороженное железным барьерчиком место в центре площадки.

Шилов выбросил сигарету и, подобострастно нагнувшись, распахнул перед Виноградовым дверь Управления. Виноградов внимательно посмотрел на него и вошел, сопровождаемый издевательским приглашением:

— Прошу вас-с-с…

…Не прошло и двадцати минут, как тема разговора себя исчерпала. Шилов рассказал все, что можно было знать Виноградову по делу Чибиса, и увернулся от всех наводящих и провокационных вопросов, которыми начальник Управления пытался торпедировать его показания.

Виноградов сидел за столом и листал папку с собранными на «группу Шилова» материалами. В принципе, он их все знал наизусть, так что устремленный в бумаги многозначительный взгляд больше свидетельствовал о некоторой растерянности, чем о подготовке каверзного хода, призванного вывести проверяемого на чистую воду.

И Шилов это чувствовал.

Он сидел на стуле, то откидываясь на спинку и выпрямив ноги так, что почти касался ими под столом ног Виноградова, то наваливаясь локтями на стол, что вынуждало Виноградова с опаской отодвигать документы.

Правда, внутреннее состояние Шилова не соответствовало его самоуверенному и даже вызывающему поведению.

Не отрываясь от бумаг, Виноградов спросил:

— Значит, вы признаете, что забрали у преступного авторитета Дробышева по кличке Моцарт похищенных им ранее граждан?

— Не граждан, а членов киллерской группировки. И не похищенных, а захваченных при подготовке к убийству. Мне кажется, это немножко разные вещи.

— Ну, это по-вашему.

— А, по-вашему, я должен был дать их в асфальт закатать?

— Спокойно, Шилов. Вы должны были вашего, этого, Моцарта, задержать и привлечь к уголовной ответственности.

— Вы, кажется, тоже из оперов? Что вы несете?

Виноградов оторвался от документов:

— Я бы на вашем месте выбирал выражения. Я работаю в оперативных службах почти двадцать лет и привык не любезничать с бандитами, а сажать их в тюрьму. Даже если они в погонах.

— Это вы обо мне?

— Может, и о вас, Шилов.

Оставшийся в ГУВД Федоров пытался прощупать «подельников». По каким-то, одному ему известным причинам, определив Соловьева слабым звеном «шиловской группировки», он начал дело с него.

— Вы понимаете, что можете стать соучастником преступления? — говорил Федоров, искренне веря в свои слова. — Вам это нужно? У вас безупречный послужной список.

— Наш разговор не имеет смысла. Надоело!

— Глупо. Это что, ложно понятое чувство товарищества? Или, может быть, совместные делишки?

— Господи, откуда ж вас таких тупых набирают? — вздохнул Серега.

Отвлекшись от «дела Чибиса», Виноградов зашел с другой стороны:

— На кого оформлена ваша автомашина?

— На меня, — Шилов кивнул на папочку Виноградова, открытую как раз на том месте, где была подшита распечатка из ГИБДД.

— Сколько она стоит?

— Я покупал за десять тысяч долларов США.

— А зарплату опера вы еще помните, Шилов?

— Послушайте, Виноградов, вам не надоело? Весь город знает, что я играю на бильярде. Я два раза срывал призовой фонд на чемпионатах Балтии. У меня родители десять лет живут за рубежом. Они каждый месяц высылают мне по тысяче долларов. Язык отсох объяснять уже!

— Не стыдно в вашем возрасте брать деньги у родителей?

— А не стыдно нашему государству платить такие гроши за нашу работу?

— Ну, я бы таких денег своему сыну не дал бы, — Виноградов перевернул несколько страниц, отыскивая в папке следующий эпизод, к которому можно было бы прицепиться.

— Не повезло ему с отцом…

Вторым Федоров пригласил Скрябина:

— Да он за день прогуливает столько, сколько ты за полгода зарабатываешь! Он не кабинет, а какой- то этнографический музей себе устроил, — Федоров обличающим жестом указал на стену позади стола Шилова, на которой висела пара деревянных масок из Африки.

— Обращайтесь ко мне, пожалуйста, на вы.

— Ты сядешь, а у тебя мать болеет. Кто за ней ухаживать будет?

— Вы пытаетесь меня запугивать. Я вынужден буду жаловаться. В прокуратуру.

Федоров вздохнул, откинулся на спинку стула, промокнул лицо белоснежным платком:

— Позовите следующего.

— Угу. — Скрябин посмотрел на дверь и крикнул таким голосом, как будто приглашал пациента из очереди на прием к врачу: — Следующий!

— Как часто вы встречались с Дробышевым по кличке Моцарт? — спросил Виноградов.

— По мере оперативной необходимости.