оказались перед домом верховного понтифика.

Я приказал привратнику позвать хозяина, и тот поспешил в дом. Однако особой, вышедшей нам навстречу, оказался вовсе не Гай Юлий, а его мать. Взглядом, в котором ярость смешивалась с изумлением, почтенная матрона прожгла сначала Юлию, затем ее спутников. Мы с Милоном по праву принадлежали к числу самых импозантных молодых людей в Риме; что же касалось всех прочих, импозантность явно не относилась к числу их достоинств.

— Верховный понтифик ныне пребывает в храме Юпитера Капитолийского, где готовится к триумфальному обряду, — важно молвила бабка Юлии. — Я — его мать.

— Всему Риму известно имя благородной Аурелии, — с поклоном произнес я.

— Я не знаю тебя, но судя по твоему виду, ты принадлежишь к знатному сословию, к тому же являешься сенатором. Поэтому я дозволяю тебе объяснить, каким образом моя внучка, пропавшая несколько часов назад, оказалась в твоем обществе.

— Благородная Юлия оказала мне неоценимую помощь в завершении важного дела, от которого зависит благоденствие всей республики. Так как время сейчас позднее, я решил доставить ее домой под надежной охраной.

При этих словах бандиты осклабились и закивали головами. Зрелище это, признаюсь, способно было нагнать страху даже на гарпий.

— Прошу, сообщи Гаю Юлию, что дело, которому его племянница посвятила сегодняшний день, касается не только его высокочтимой особы, но также славного Помпея и несравненного Красса. Не сомневаюсь, он поймет — Юлия поступила именно так, как предписывал ей долг.

— Будь по-твоему, — с едва заметным кивком изрекла матрона. — Я не стану наказывать Юлию до тех пор, пока не поговорю с обоими своими сыновьями. Но если выяснится, что чести моей внучки нанесен какой-либо урон, я добьюсь того, что цензоры исключат тебя из числа сенаторов за моральное падение.

Она кивнула Юлии, и та, исподтишка бросив на меня прощальный взгляд, исчезла в доме.

— Полагаю, нам больше нечего обсуждать, сенатор, — бросила благородная Аурелия и тоже прошествовала в дом.

— Не будем терять времени, Деций, — окликнул меня Милон. — Вернуться домой нам будет куда труднее, чем добраться сюда. Эти ублюдки наверняка получили подкрепление. Предлагаю идти ко мне. Мой дом ближе, к тому же он укреплен несравненно лучше твоего.

Когда мы пересекали Форум, до меня донесся чей-то голос, спросивший:

— А что, племянница Цезаря тоже должна быть выше подозрений?

Взрыв хохота, последовавший за этим замечанием, резко оборвался, когда дорогу нам преградила целая толпа вооруженных до зубов громил, многие из которых держали в руках факелы. Какой-то этруск с оскаленными зубами, выпученными глазами и остроконечной бородой кинулся ко мне, сжимая в одной руке нож, а в другой — молоток. Я испытал огромное облегчение, перерубив негодяя мечом едва ли не надвое. Все эти выкрутасы с ножом и молотком хороши, когда застаешь жертву врасплох. Я вырвал из мертвой руки молоток и спрятал под туникой.

— Этот мерзавец поплатился жизнью за Капитона, — сказал я, обернувшись к Милону. — Я должен убить еще двух этрусков — за Нерона и Пурпурию.

— Но они не были твоими друзьями, — усмехнулся он.

— Они были римлянами, и этого вполне достаточно. Если мы позволим пришлым безнаказанно убивать римлян, настанут последние времена. Прибегнув к услугам варваров, Помпей дошел до крайней степени низости.

Путь до дома Милона мы проделали с минимальными потерями. Когда массивные ворота захлопнулись за нашими спинами, Милон приказал всех накормить, перевязать раненых и выставить на крыше дозорных. Нынешней ночью вражеский клинок не коснулся меня ни разу, но теперь, когда возбуждение улеглось, дали знать мои прежние раны. Скинув тунику, я осмотрел швы, наложенные Асклепиодом. Его искусство было несомненно: ни один из швов не разошелся, лишь по краям ран выступило несколько капель крови.

— Деций, тебе надо поесть, выпить немного вина и поспать, — посоветовал Милон. — Я не уверен, что даже с моей помощью тебе удастся дожить до завтрашнего вечера. Спору нет, мои люди беспрекословно меня слушаются. Но даже я не могу требовать, чтобы они отказались от столь редкого зрелища, как триумфальное шествие, ради спасения шкуры какого-то безумного сенатора.

Подобное определение несколько меня задело, хотя, перебросившись парой слов с людьми Милона, я понял, что пользуюсь среди них славой, мягко говоря, чудаковатого малого. Тем не менее они считали меня чем-то вроде талисмана: так воины, оказавшись в дальних странах, приручают какое-нибудь экзотическое животное и внушают себе, что этот диковинный питомец приносит им удачу. Несомненно, относиться подобным образом к высокородному сенатору было непозволительной дерзостью со стороны простолюдинов, но ради сохранения добрых отношений с этими людьми я терпел подобное ущемление собственного достоинства.

Последовав совету Милона, я с аппетитом перекусил, выпил вина, а после отправился в одну из гостевых спален и забылся крепким сном. Готов побиться об заклад, той ночью я спал куда лучше, чем Помпей, Цезарь, Красс и Клодий, вместе взятые.

Утро вновь выдалось прекрасное. Я проснулся до восхода и поднялся на крышу дома Милона, посмотреть, как первые солнечные лучи золотят верхушку Капитолия. Так как вероятность того, что я любуюсь подобным зрелищем в последний раз, была весьма велика, оно доставило мне редкостное удовольствие. Лихорадочное возбуждение, не покидавшее меня последние несколько дней, улеглось. Я точно знал, как мне следует поступить, и пребывал в мире с самим собой.

Все это отнюдь не означало, что я совершенно не волновался. Мне предстоял день, насыщенный событиями, исход которых невозможно было предугадать. Из разговора с караульными я выяснил, что люди Клодия слонялись вокруг дома почти всю ночь, но под утро исчезли. Караульные сказали мне также, что многих из них видели впервые. Я понял, что Помпей прислал своему сообщнику подкрепление.

На крыше, помимо множества ведер с водой, выстроилась целая шеренга корзин, наполненных булыжниками. Камни не считаются оружием, и потому никаких законов, запрещающих гражданам хранить их дома, в Риме не существовало. Однако мало найдется средств обороны столь же действенных, как камень, метко брошенный с крыши. Караульные утверждали, что им уже удалось размозжить головы нескольким врагам.

Милон, по обыкновению бодрый и энергичный, поднялся на крышу. Можно было подумать, что этот человек никогда не спит.

— Каковы твои планы? — осведомился он. — Вскоре начнется триумфальное шествие.

— В качестве сенатора я должен занять свое место в процессии, — ответил я. — Так что прежде всего мы направимся к Цирку Фламинов. Ты обеспечишь мою безопасность, а я сделаю все остальное.

— Ты действительно намерен участвовать в триумфальной процессии Помпея? — недоверчиво переспросил Милон.

— Я считаю это священной обязанностью сенатора, — заверил я.

В ответ Милон разразился хохотом.

— Может, ты и безумец, Деций, но остроумия тебе не занимать, — пробормотал он сквозь смех. — Что ж, идем к цирку.

Гермес доставил в дом Милона мою тогу, предназначенную для торжественных случаев, так что я оделся, как подобает сенатору. Разумеется, просторная тога лишала меня свободы движений, но в ее бесчисленных складках удобно было прятать оружие.

— Вряд ли у Помпея хватит наглости приказать своим людям убить тебя во время процессии, — размышлял Милон по дороге на Марсово поле.