распространяется на ее персону. Она — дочь Суллы и принадлежит к роду Корнелиев, а значит, отнюдь не намерена подчиняться простому Лицинию. Меня она едва замечает, и я стараюсь платить ей тем же. С Клавдией она ладит лучше, чем со мной, и это дурной знак. Но если твой друг Милон действительно считает, что брак с полубогиней из рода Корнелиев принесет ему счастье, я не стану чинить ему препятствий.

— Могу я поговорить с Фаустой? — спросил я.

— Я пошлю за ней, но не могу обещать, что она явится на мой зов.

Лукулл сделал рукой едва заметный жест, который можно было принять за непроизвольное движение. Но его рабы были достаточно хорошо вымуштрованы, чтобы угадывать малейшее желание своего господина. Один из них подбежал к нам и едва не распростерся ниц у ног Лукулла.

— Скажи благородной Фаусте, что в саду ее ожидает гость, — бросил Лукулл.

Раб бросился исполнять приказание так стремительно, словно на ногах у него выросли крылья.

— Желаю тебе удачи, Деций, — поднимаясь, произнес Лукулл. — Эта женщина на редкость своенравна, но при этом не лишена ума. Людей, которые пользуются моим расположением, она находит слишком скучными и не заслуживающими внимания. Если какой-то мужчина и сумеет вызвать ее интерес, то, скорее всего, он будет походить на твоего друга Милона.

Лукулл ушел, оставив меня в саду в обществе кувшина с вином. Я налил себе еще один кубок. Побаловать себя таким дорогим вином мне удавалось далеко не каждый день. В ожидании Фаусты я, откинувшись на спинку кресла, пытался представить, каково это — жить в подобном богатстве и роскоши. Даже не поворачивая головы, я видел не менее пятидесяти рабов, копошащихся в саду. То была, и я точно знал это, лишь малая часть слуг, работающих в доме Лукулла. Садовый стол был сделан из превосходного порфира, а стоявший на нем кувшин — из чистого золота. При этом он был таким массивным, что, вероятно, даже пустым весил больше обычного кувшина, полного до краев. Но для того чтобы убедиться в этом, требовалось его опустошить, к чему и я приступил не без удовольствия.

Любопытно все-таки, каково это — путешествуя, скажем, из Рима в Брундизий, заметить какое-нибудь красивое место, повернуться к управляющему и небрежно бросить: «Купи эту землю и построй мне виллу». А год спустя, оказавшись здесь, увидеть особняк размером с небольшой город, украшенный чудными статуями, привезенными из Греции и Азии, окруженный великолепным садом, готовый принять твою особу, если тебе заблагорассудится отдохнуть здесь с дороги. Да, наверное, жить так чрезвычайно приятно, решил я, потягивая вино. Проблема состояла в том, что для этого требовалось, подобно Лукуллу, победить нескольких чужеземных правителей и завладеть их сокровищами.

Когда в сад вышла Фауста, я уже начал ощущать, как окружающий мир заволакивается легчайшей теплой дымкой. Вино и в самом деле было превосходным.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось так долго ждать, Деций Цецилий, — произнесла Фауста, приблизившись.

Она показалась мне не менее красивой, чем в тот день, когда я увидел ее впервые. Сегодня на ней было платье из темно-желтого льна, поверх которого она накинула короткую паллу из тонкой белоснежной шерсти.

— Я имел дерзость прийти незваным, — ответил я, поднимаясь. — Но всякий, кому пришлось ждать в доме Лукулла, вряд ли станет сетовать на то, что ему выпала счастливая возможность вкусить жизни царей.

К нам приблизился раб с подносом. Я взял кубок, наполнил его и протянул Фаусте. Традиция, согласно которой женщинам запрещалось пить вино в обществе мужчин, уходила в прошлое, сохраняясь лишь в торжественных случаях. К тому же общепринятые законы и правила не распространялись на людей, подобных Фаусте.

— Благодарю, — кивнула она, но, приняв кубок из моих рук, не стала подносить его к губам. — По городу ходят слухи, что ты расследуешь происшествие, случившееся во время ритуала в честь Доброй Богини. Ты хочешь поговорить со мной в связи с этим?

— О, как прискорбно, что я успел стяжать себе репутацию человека, который вечно что-то вынюхивает, — воскликнул я. — На самом деле, в данный момент мысли мои предельно далеки от каких бы то ни было расследований.

Надо признать, это не вполне соответствовало истине.

— Представь себе, я явился сюда в качестве посланца Купидона, — завершил я свою тираду.

— Ты намерен сделать мне брачное предложение? — холодно изрекла Фауста. — Я слышала, ты не женат.

Судя по выражению ее лица, стать моей супругой ей хотелось столь же сильно, как заняться ловлей жаб.

— В таком случае мой отец прежде переговорил бы с твоим опекуном, — заметил я. — Нет, я пришел сюда по поручению своего друга, Тита Анния Милона Папия. Несколько дней назад он увидел тебя впервые и пополнил ряды несчастных, сраженных твоей красотой наповал.

Фауста оживилась на глазах.

— Милон! — воскликнула она. — Человек он незаурядный, это видно с первого взгляда. Признаюсь, я беседовала с ним не без удовольствия. Но о семье, из которой он происходит, мне ровным счетом ничего не известно. Он носит имя, данное назваными родителями. Как такое могло случиться?

— Его отец — Гай Папий Целс, землевладелец из южных провинций. Перебравшись в Рим, он сам был усыновлен своим дедом по материнской линии, Титом Аннием Луском. Как ты понимаешь, на этот шаг они решились исключительно из политических соображений, дабы обеспечить отцу Милона возможность постоянно проживать в городе и стать членом городской трибы.

По крайней мере, генеалогический экскурс оказался кратким. Будь Милон патрицием, мне пришлось бы пересказывать его родословную в течение часа.

— Но сельские трибы пользуются большим уважением, чем городские, — заметила она, выслушав мой рассказ. — Все знатные семьи принадлежат к сельским трибам.

— Так было прежде, благородная Фауста. А ныне власть в Риме принадлежит уличным бандам, одну из которых возглавляет Милон. Древние времена и длинные родословные сегодня значат не так уж много. Милон твердо намерен сделать свое имя самым громким в Риме, и можешь не сомневаться, он достигнет своей цели. Многие патриции, не имеющие за душой ничего, кроме знатного происхождения, влачат ныне полунищенское существование. Если ты свяжешь свою судьбу с одним из таких жалких патрициев, тебе придется прозябать в бедности. А если ты станешь супругой Милона, тебя ожидает участь, которой позавидуют многие.

— Все это звучит заманчиво, — усмехнулась Фауста. — Разумеется, у твоего друга в городе есть дом, отвечающий его притязаниям и амбициям?

— О да. И можешь мне поверить, лишь немногие дома в Риме могут соперничать с домом Милона размерами и количеством слуг.

О том, что жилище будущего супруга Фаусты представляет собой хорошо укрепленную крепость, а слуги его — отчаянные головорезы, получившие закалку в гладиаторских сражениях, я решил не распространяться. В конце концов, сюрпризы вносят в семейную жизнь приятное оживление.

— Многие знатные римляне просили моей руки, но все они нагоняли на меня скуку, — призналась Фауста. — А ведь мне уже двадцать семь лет. Я почти склонялась к тому, чтобы до конца своих дней оставаться незамужней и находиться под опекой Лукулла. Сегодня я впервые получила брачное предложение, которое меня заинтересовало. Ты можешь передать Милону мое согласие. Отныне он может навещать меня, когда ему будет угодно. Но, надеюсь, он понимает, что все вопросы, связанные с нашими дальнейшими планами, мы должны решать с глазу на глаз. Я скорее вскрою себе вены, чем смирюсь с браком, который за меня устроили другие.

— Восхищаюсь твоей решительностью, благородная Фауста. Не обладай ты столь независимым нравом, тебя наверняка выдали бы замуж за Катона. Уверен, новость, которую я принесу Милону, сделает его счастливейшим из смертных. Не желаешь ли выпить еще немного этого превосходного вина?

Фауста покачала головой. По-моему, она даже не отпила из своего кубка. Я налил вина себе.

— Возможно, после того как мы уладили столь важное дело, ты согласишься оказать мне небольшую любезность и удовлетворить мое любопытство относительно того скандального происшествия, о котором